поставить… Ты ведь не хочешь ее присвоить, Катька?
– Конечно, нет. Просто…
Договорить я не успела. За окном раздался страшный грохот и чихание мотора. Это чихание я отличила бы от тысяч других: во двор торжественно въехал старенький снегиревский «Москвич».
Снегирь ввалился в квартиру с целым коробом давленой земляники и бутылью мутного самогона. От него за версту несло сухими сосновыми иголками, смолой и олифой. Русые пряди Лаврухи выгорели, а лицо приобрело кирпичный оттенок.
– Ну, как вы здесь, бедные мои сиротки? – зычно спросил он, сгребая нас в охапку.
– Отвратительно, – пропищала Жека.
– А где мальцы? Я им подарочки привез.
Снегирь, обожавший Лавруху-младшего, заваливал его подарками – глупыми и совершенно ни к чему не применимыми: керамическими свистульками (мини-козлы, произведенные все тем же Адиком Ованесовым), беличьими кистями и тюбиками с красками. Верхом изобретательности Снегиря был выточенный из дерева пистолет, который был отвергнут Лаврухой-младшим по причине морально устаревшей конструкции.
– У нас для тебя тоже подарочек, – сказала я Снегирю.
– Я в курсе. Ну что ж, как говорится, ничто не вечно под луной. Выпьем по этому поводу, девки!
– Подожди. Сначала ты должен посмотреть на одну вещицу… – Я взяла Лавруху за руку и отправилась с ним в комнату, где стояла картина.
Она произвела на Снегиря совершенно убийственное впечатление. Несколько минут Снегирь вертел головой, переводя взгляд с меня на рыжеволосую девушку.
– Что скажешь?
– Фантастика! – Снегирь шумно вздохнул и тряхнул выгоревшими волосами. – Вот и не верь после этого в переселение душ.
– Оставим портретное сходство. Что ты скажешь о картине?
Лавруха осторожно взял доску в руки и пристроился возле окна.
– Откуда она у вас? – спросил наконец он.
– Это имеет значение?
– Думаю, да. – Лавруха поцокал языком.
– Он ее принес. – Жека старательно избегала имени Быкадорова. – Катька нашла картину рядом с ним.
– А он где ее взял?
– Теперь не спросишь, – вздохнула Жека.
– А ты что о ней думаешь, искусствовед хренов? – обратился Лавруха ко мне.
– Ну, не знаю… Судя по манере письма – очень поздняя немецкая готика. Или кто-то из голландцев. Или более поздняя удачная стилизация.
– Да ты с ума сошла! – возмутилась чересчур восприимчивая к красоте Жека. – Какая стилизация? Я такого даже у Кранаха не видела… Это же настоящий шедевр…
– Слышишь, Катька! – Лавруха подмигнул мне. – Ты у нас шедевр. Выйдешь за меня замуж?
– Скотина ты, Снегирь, – надулась Жека. – Ты же мне предлагал! Еще в мае, забыл, что ли?
– Девки, я вас обеих люблю. Предлагаю
