style="font-size:15px;"> Старость тоже что-то вроде транса, впадая в него, человек грезит прошлым, заново его проживает. Прошлое становится истинной реальностью, настоящее – ложной.
Что там после смерти, я не знаю. Возможно, именно там, после, всё и пригождается наконец. Лица, разговоры, долгие ожидания. Всё находит объяснение, всему находится место. Картинка складывается.
Поглядим.
Германия, год нулевой
Роберто Росселлини с 1960-х годов стал работать в основном на ТВ.
В аннотации к фильму сказано, что Росселлини ушел на ТВ, так как «кино, по его мнению, утратило всякое чувство реальности».
«Германия, год нулевой» вышел в 1948 году, снимали его в разрушенном Берлине. Разрушенном, впрочем, не до конца, не до основания. В развалинах живут люди, и пытаются жить, как люди.
(Мой отец родом их Бердичева, его отец, мой дед, погиб под Харьковом, точнее, пропал без вести; мать, моя бабушка, с четырьмя детьми бежала в Среднюю Азию, эшелон бомбили, старший сын потерялся, после войны нашелся. Ничего экстраординарного во всех этих событиях нет. Типичная история. Я ее так, к слову рассказываю, к слову о том, что в Бердичеве не осталось ни одного целого строения, все было сметено.)
И самое страшное в Берлине не развалины, это только поначалу кажется, что это самое страшное. Невыносимо, жить в чужом доме, полуразрушенном, на птичьих правах, впроголодь, с больным отцом на руках, с братом, скрывающимися от властей. Но нет, самое страшное не это. Самое страшное то, что происходит у людей в головах. Идеи – вот что главное. Идеи, которые управляют людьми. «Чувство реальности».
*
Чувство реальности. Разве ТВ его не утратило? Разве литература имеет к реальности хотя бы какое-то отношение? Несмотря на все усилия.
Реальность ускользает сквозь пальцы не как песок даже, как воздух. В принципе невозможно ухватить.
У Г.Сукачева есть песня «Когда закончится последняя война…».
Когда реальность нам отомстит, я полагаю.
Порядок
В 1974 году, в Чите, ближе к весне, я придумала себе занятие. Ходила не по тротуару, а по каменному узкому бордюру. Это хождение было чем-то вроде уговора судьбы.
Если не потеряю равновесия и пройду до конца, папу переведут в Среднюю Азию, и мы уедем из Читы, и я увижу горы. (Взрослые говорили, что это возможно.)
Так и случилось. Вряд ли оттого, что я не теряла равновесия.
Я и сейчас время от времени пытаюсь уговорить судьбу примерно таким же детским способом. Я считаю, что если на моё «до свиданья», охранник «Мосфильма» (фабрики наших грез) ответит мне «счастливо» (а так бывает), то всё у меня выйдет ладно и складно.
Лет примерно десять назад автобусы от станции до поселка ходили безо всякого расписания, нельзя было угадать с электричкой к автобусу. Автобус оказывался чистым везением, а прождать его можно было час и даже больше.
Как-то раз я стояла в тамбуре, мы уже подъезжали, электричка сбавляла ход. Я стояла у самой двери, глядела
