чувстве юмора это обстоятельство не вызвало смех, а напротив выбило объемную струйку слез. Отец с удивлением заметив слезы:
– Чего ревешь то, будто не мною, а пальцем деланный?! Стыдно, что ли? А мне думаешь легко?! Я ради этого «пузыря»20 на работе надрываюсь, а ты его прячешь! Мать – стерва, слава Богу, в тюрьмушке, я уж успокоился – тырить у меня водку не кому, так ты теперь нашелся – не рано?!
– Папочка, я… – это не я, папочка!
– А кто, сучий потрах! Неделю стоять будешь и рассказывать «Вскормленный в неволе… петух молодой!». Давай! Воркуй… Либо неделю стоять будешь на этом табурете, как петушара на жердочке, либо…, где водка, сученыш?!… – Тут Сталин понял, что у отца пропала бутылка, что толкнуло к гениальной мысли – разбудить Хлыста, попросив его принести сюда содержимое второго холодильника… Моментально последовавшее этому предложению опровержение такого подхода, ввергло, толи в панику, толи в отчаяние, а скорее, оставив, где-то посередине. Он перекрестился. Отец взревел:
– Ты что отродье! Ты как смеешь! Ты сын коммуниста! Да я тебя сгною!… – Сын продолжил: «Скорее всего на табурете…». Мужчина сделал шаг к своему отпрыску, на чем-то поскользнулся, потерял равновесие, падая, попытался схватиться за мальчика – Ивана Семеновича, но вместо этого ударился основанием черепа о край массивного деревянного сидения. В тишине, застывшим от неожиданности и испуга, Ваню взбодрила следующая насмешливая над родителем мыслишка: «Дед делал табурет на совесть, а попалась папина башка на трезвость – поделом! Вот только кому? Сейчас мусора нагрянут, соратничек мой по болячке тут, как тут, нарисуется, и после моего пассажа по поводу красной икры, браслетики на моих пионэээрских ручках, застегнет, мол, тогда упустил с мошенничеством, а папашку-то теперь припомню! Вот и помогай людям!».
Папа, застонал. Страх наказания за ослушание оставило Ваню стоящим, как и прежде, на табурете, хотелось помочь, но еще большее желание одолевало сильнее – убежать, пока не досталось!
Сталин рванул, пролетев над лежачим отцом, смежную комнату, коридор, уперся во входную дверь, кое как открыл, сразу напоровшись на людей в белом, входящих в сопровождении людей в черном. В белом:
– Пожалуйте Иван Семенович на «красную 21химиотерапийку», у вас еще три сеанса, мы вам тройную дозу вкатим… – Ваня опешил, хотел воспротивиться – ведь это однозначно смерть! Но люди в черном, мило так, с интонациями вкрадчивыми и даже лебезящими:
– Не извольте беспокоиться, Иван Семенович, мы все уладим, ведь вы и папу так любили, и при жизни совершенно безгрешным были – мы вашу жертвочку на свои рамена вывесим и с ними в бой пойдем…
– Почему это «были», я и сейчас еще есть!
– Это мы принепременно сейчас исправим… – И так злобненько хихикая, тем, что в белом приказывают:
– Увеличьте
(бутылки с водкой)
(…Малышик в дух словах, что это такое?…)
