пороге стоит ее двоюродный брат, Даниэль Эш. Вместо приветствия, он окидывает сестру быстрым взглядом с ног до головы, но, в отличие от матери, не комментирует короткую юбку и колготки в сетку. Когда-то он сказал, что это не практично для ночных прогулок. Ция его проигнорировала. Даниэлю плевать.
Они выходят через заднюю дверь, пока никто не успевает заметить. Проскальзывают мимо кухни, где кто-то вполголоса с кем-то ругается, и оказываются в душном и сумрачном дворике, где только цветы магнолий роняют под ноги лепестки.
Мотоцикл Даниэля ждет за кованой оградой. Ция кривится, но шлем надевает. Знает, что иначе брат не повезет, а пешком она не доберется.
Новый Орлеан стелется перед ними барами с неоновыми вывесками, приглушенной музыкой из клубов и темными улицами ближе к окраине. Они едут дальше, явно превышая скорость, пока не попадают в объятия стрекота ночных насекомых и редких огней по стороне дороги. Крылья на рюкзаке Ции трепещут на ветру.
Когда они останавливаются, их охватывает лунный свет и тонкий гнилостный запах болот. Стрекот здесь сильнее, а на фоне безоблачного неба отчетливо выделяется крест на крыше. Он заваливается влево.
Мэтт ждет их, хотя его силуэт не сразу можно разглядеть на фоне темных камней церкви. Он курит и не торопится навстречу родственникам. Даниэль открывает кофр мотоцикла, где аккуратно выведено «In nomine Patris et fillii et Spiritus Sancti», и достает бутылку с этикеткой, которая не видна мутной ночью.
Кинув окурок в чахлую траву, Мэтт кивает прибывшим. Вместо приветствия, Даниэль качает рукой, где зажата бутылка, и первым идет к церкви.
– Надеюсь, креститься перед входом необязательно? – саркастически спрашивает Мэтт. Церкви он не любит.
Но Даниэль уже ныряет в темный провал входа.
Здание давно заброшено, в раскрошившихся стенах и потолке много дыр, сквозь которые сочится лунный свет. Боковые нефы полны теней и грязи, деревянные скамейки остались, хотя часть из них иссохла до такого состояния, что на них страшно садится. Некоторые валяются перевернутыми.
Эши проходят до конца маленькой церквушки. Мэтт опускается на скамейку, Летиция устраивается на спинке, поставив ноги на сидение и ничуть не смущаясь задравшейся юбки. Даниэль усаживается на высокий каменный алтарь, прислонившись спиной к проржавевшему кресту. В стороне слышен шорох, но никто не оборачивается. Это теням стоит бояться Эшей, а не наоборот.
Даниэль открывает бутылку и делает первые глотки. Передает Цие:
– Только маме не говори.
Она кривится: как будто хоть когда-то говорила! Как будто она вообще что-то рассказывает матери. Хотя та временами догадывается сама.
Летиция залихватски делает несколько глотков, все-таки морщится, но удерживается, чтобы не закашляться.
– Что это за пойло? – спрашивает она, переведя дух.
– В вашем заведении для благородных девиц такого не водится? – Мэтт перехватывает бутылку и легко отпивает. – Отличный виски.
Даниэль
