Приличный, хоть и обтрепанный, спокойный и печальный, на груди воинский значок – значок демобилизованных солдат.
– Вы что-то сказали? – спросил Майкл.
– Понятия не имею, как это у меня вырвалось, сэр.
– Без работы?
– Да; и приходится туго.
– Женаты?
– Вдовец, сэр; двое детей.
– Пособие?
– Получаю; и здорово оно мне надоело.
– Вы были на войне?
– Да, в Месопотамии.
– За какую работу возьметесь?
– За любую.
– Как фамилия? Дайте мне ваш адрес.
– Генри Боддик; 94, Уолтхэм-Билдингс, Геннерсбери.
Майкл записал.
– Обещать ничего не могу, – сказал он.
– Понимаю, сэр.
– Ну, всего вам хорошего. Сигару хотите?
– Очень вам благодарен, сэр. И вам всего хорошего!
Майкл козырнул и пошел вперед. Отойдя подальше от Генри Боддика, он сел в такси. Еще немного – и он рисковал утратить то спокойствие духа, без которого невозможно заседать в палате.
На Портленд-Плэйс часто попадались дома с табличками: «Продается или сдается внаем», и это помогло ему вновь обрести равновесие.
В тот же день он повел Фрэнсиса Уилмота в парламент. Проводив молодого человека на галерею для знатных иностранцев, он прошел вниз.
В Ирландии Майкл никогда не был, и прения представляли для него мало интереса. Впрочем, он мог наглядно убедиться, что по каждому вопросу возникает ряд препятствий, исключающих возможность соглашения. Необходимость сговориться подчеркивал почти каждый оратор, тут же заявляя, что нельзя уступить по тому или иному пункту, и тем самым сводя на нет все шансы на соглашение. Однако Майклу показалось, что, если принять во внимание тему, прения протекают сравнительно гладко; сейчас члены палаты выйдут из зала в разные двери, чтобы проголосовать за то, за что они решили голосовать еще до начала прений. Вспомнилось ему, какое волнение испытывал он, впервые присутствуя на заседании. Каждая речь производила на него глубокое впечатление, и казалось – каждый оратор должен был обратить слушателей в свою веру. Велика была его досада, когда он убедился, что прозелитов[12] нет! За кулисами работает какая-то сила, куда более мощная, чем самое яркое и искреннее красноречие. Стирают белье в другом месте, здесь его только проветривают, перед тем как надеть. Но все же, пока люди не выразят своей мысли вслух, они сами не знают, о чем думают, а иногда не знают и после того, как высказались. И в сотый раз Майкл почувствовал дрожь в коленях. Через несколько недель ему самому придется выступить. Отнесется ли к нему палата «с обычным снисхождением», или же его остановят фразой: «Молодой человек, яйца курицу не учат! Замолчите!»
Он огляделся по сторонам.
Его коллеги, члены палаты, сидели в самых разнообразных позах. Казалось, на этих избранниках народа
