врезалось правой раковиной в причал. Хорнблауэр открыл было рот, чтобы выругаться, но сдержался. Если орать по всякому поводу, скоро потеряешь голос. Достаточно было метнуть на несчастного Хоррокса гневный взгляд. Здоровенный детина сник под этим взглядом и тут же принялся орать на гребцов.
Надо признать, что церемониальные барки представляли собой, на взгляд моряка, удручающее зрелище. Двенадцати весел с трудом хватало, чтобы удерживать на курсе более чем сорокафутовую посудину, а громадные кормовые каюты действовали как хорошие паруса. Хорнблауэр оставил Хоррокса мучиться с баркой и опять шагнул в гичку. Они прошли вниз по течению, потом вверх. Вроде все в порядке.
Хорнблауэр опять вышел на набережную и, глядя на воду, убедился, что отлив кончился. Поздновато, конечно, но все равно хорошо. Из госпиталя долетел высокий и чистый звук трубы. Немузыкальному уху Хорнблауэра эти звуки не говорили ничего, но достаточно было их услышать. Ополченцы выстроились вдоль дороги от госпиталя до набережной, и из госпиталя выступили сановники, попарно, впереди наименее важные. Шлюпки и барки начали подходить к причалу в обратном порядке номеров – какого труда стоило Хорнблауэру втолковать это унтер-офицерам, командующим шлюпками. Взяв пассажиров, они выстраивались на реке, восстанавливая прежний порядок. Одна или две шлюпки все-таки подошли не в очередь, но сейчас это некогда было исправлять. Сановников, не давая им возразить, теснили в чужие шлюпки. Все более важные лица прибывали на причал – герольды и помощники герольдов, среди них мистер Паллендер. А вот наконец и главный плакальщик – адмирал флота сэр Питер Паркер, за ним Блэквуд в качестве пажа несет край мантии, за ним восемь адмиралов, с печальными – как предписывает устав – выражениями лиц. Может быть, лица их печальны и не только по уставу. Хорнблауэр смотрел, как все они сели в свои шлюпки. Прилив начался, течение стало уже заметным. Дорога каждая минута.
Оглушительно громыхнула пушка, и Хорнблауэр от неожиданности вздрогнул. Это начался салют – теперь он не смолкнет, пока тело не положат на временный отдых в Адмиралтействе. Для Хорнблауэра это означало, что тело вынесли из госпиталя. Он помог сэру Питеру Паркеру спуститься в барку. Полковник выкрикнул приказ, солдаты перевернули ружья прикладами вверх и замерли – в течение последних двух дней Хорнблауэр наблюдал, как они отрабатывают это движение. Он тоже перевернул шпагу эфесом вверх, стараясь сделать это по-военному четко. Дня два назад, Мария, зайдя в спальню, застала его за этим упражнением и от души посмеялась. Барка плакальщиков отвалила, и Хоррокс поспешно подвел к причалу свою. Подошел военный оркестр – Хорнблауэру любая музыка казалась невыносимой, но эта, решил он, невыносимей всех. У причала оркестранты свернули направо, открывая дорогу матросам, которые медленным шагом, с низко склоненными головами, тащили орудийный лафет. Монотонно громыхала пушка – уходили бесценные минуты. Лафет придвинули к краю причала. Перегрузить гроб с лафета на барку было непросто. До слуха Хорнблауэра донеслись ругательства руководившего погрузкой унтер-офицера,
