былые дни, а она согласилась.
Свет в квартире не включали, выпивали в майских сумерках. Сквозняк колыхал гардины, похожие на белых призраков. Проигрыватель гонял один зарубежный диск за другим. Светка пересказывала письма Никольникова, Туманов не уставал повторять, какой Юрка замечательный друг. Потом она попросила проводить ее в другой конец города к родителям, а он лихо предложил переночевать у него. Чтобы ничего не вышло, легли на диване «валетом», то есть ногами друг к другу. И благополучно уснули, не позволив себе никаких вольностей. Но утром-то проснулись!
И перелег Туманов, развернувшись на диване. И опять о чем-то говорили, допив по бокалу выдохшегося шампанского. Взялись за руки зачем-то, доказывая друг другу, как сильно любят и уважают Юрку Никольникова. И вот уже их губы соединились. И вот уже не только губы…
А телефон надрывался на тумбочке в прихожей. Это Алле не терпелось сообщить Туманову радостную весть: ее выпишут из роддома на день раньше, уже после-послезавтра. А еще ей нужно было что-то из одежды и очень-очень хотелось конфет. Она просто бредила ими, поэтому сумела спуститься в больничный вестибюль, где был установлен телефон-автомат. Но муж на звонок не ответил. И днем не ответил. Только вечером, когда Алле уже было не до конфет. Воскресенье заканчивалось, май заканчивался, прежняя беззаботная жизнь заканчивалась.
«Ты где пропадал?» – спросила она Туманова, а он пробубнил что-то насквозь лживое, наспех придуманное. Она рассказывала, как Андрюша впервые взял грудь, описывала, на кого он похож и какие звуки издает, а Туманов деревянно восторгался и смотрел на мокрое полотенце, брошенное Светланой в комнате, и думал о том, что нужно будет все выстирать до возвращения супруги. Все выстирать, убрать и хорошенько проветрить. Хотя вряд ли это поможет. Потому что душу не очистишь, не проветришь.
Самое трудное было смотреть Алле в глаза. А потом смотреть в глаза Никольникову, вернувшемуся из армии. Со Светланой все было гораздо проще, они ведь оба были заговорщиками, хранившими опасную тайну. Правда, по прошествии лет она зачем-то решила открыться. Что послужило причиной? Проснувшаяся совесть? Вряд ли. Скорее всего, Светке захотелось досадить Туманову, потерявшему к ней интерес. Это была месть. Не зря говорят, что отвергнутая женщина опаснее той, которую взяли силой.
Уже засыпая, Туманов увидел Светлану Никольникову, расхаживающую по квартире в тюрбане, сооруженном из Аллиного полотенца. Больше на ней ничего не было. Он хотел, чтобы она ушла поскорее, а она сказала, что сначала должна сделать педикюр. Чем и занялась, устроившись на диване в чем мать родила. И Туманов перестал настаивать на ее уходе…
– Вынужден прервать ваше приятное времяпровождение…
Чужой голос, ворвавшийся в сознание, заставил Туманова очнуться и рывком сесть на лавке, очумело хлопая глазами.
Место удалившегося следователя занимал низкорослый крепыш с потной лысиной. Дорогой костюм сидел
