стрелять, били по бутылкам, а Глеб ходил по лесу, столько там всего интересного, какая-то своя отдельная жизнь, он мог часами смотреть на муравейник, там все куда-то спешили, все – винтики большого механизма, но жизнь одного отдавалась ради других, когда они с Борей были поменьше – всё время таскали муравьев из леса, сажали их куда-нибудь, а те не взирая ни на что, заново начинали строить свои муравейник, их отсаживали опять и всё повторялось снова и так до бесконечности, мама ругалась, когда тащили их в дом, а больше всего им тогда досталось за лягушек, они с Борей насобирали разных лягушат, маленьких, побольше, самая большая – огромная жаба, которая всё время квакала и кричала дурным голосом, играли в армию, жаба была верховным главнокомандующим, остальные в зависимости от размера в разных званиях, всё это войско мигом распрыгалось по всему дому, ох, и получили же за это от мамы, она повыкидывала всех боевых офицеров обратно на улицу, и долго ещё пришлось стоять в углу и просить прощения, стрелять Глебу не нравилось.
– Глеееб! – Боря крикнул и эхом отдалось на поляне. – Смотри, кабаны.
Земля возле ручья истоптана копытами и по помёту было сразу понятно, хотя ребята ещё спорили, может, лоси тоже были тут.
Обедать садились на пригорке, хлеб с луком, картошка, квас, мама собирала. Так хорошо, все вместе, всем весело, все живы. Кажется, так всегда будет. Папа, Лёва, Боря с Глебом, а дома – мама с Леной уже ждут.
Лёва собирался поступать в техникум, все так на это надеялись. Он всегда хорошо учился, отличник, и теперь так радовались – стипендию получит, а потом работать пойдет, будет помогать, жить станет полегче. Лёва очень переживал в глубине души, что вдруг не получится, да и вообще, то и дело заговаривал об этом с папой, шутил над ребятами. Отдавал свою еду то Боре с Глебом, то соседским ребятам, считал, что ещё не заслужил. Юра Карцев вспоминал, что они с младшим братом, как-то стояли около туалета – деревянный, на улице – возле него росла цветущая, душистая сирень, Лева вышел.
– А вы чего? – удивился.
– Чего, чего. Туда.
– Постучать что ль не мог.
– Стучал.
– Чё-то я не слышал. Какие-то вы хилые, смотреть на вас страшно, у меня там больше, чем вы вместе взятые. – Засмеялся. – Идите к нам, мама кашу сварила.
Почему Юре запомнилась именно эта хулиганская Лёвина выходка, не знаю, но они и вправду тогда были совсем прозрачные, есть нечего, а Лёва подкармливал, делился своей едой, хотя и подшучивал, жалел их.
Лёва всё больше походил на Алексея и лицом, и характером, может, потому что старался ему подражать. Правда, за лето он вымахал и теперь был даже выше отца и шире в плечах, в нём уже стала проявляться какая-то особая мужская красота – храбрость, благородство, честность – все это вырисовывалось в чертах лица, ровных, правильных, во взгляде, в быстрой походке, и в ровно зачёсанных, как у Алёши, светлых волосах. Он был словно герой из книжки. Ему хотелось походить на героев своего любимого Гайдара, он верил, что на свете есть справедливость,
