Альрик, – как уважал раньше моих земляков. Когда нам пришлось покинуть Константинополь, вы последовали за мной добровольно. Или я кого-то насильно заставил присоединиться ко мне и стать торговым моряком?
Некоторые едва заметно покачали головами. Уже через минуту и Килиан опустил свой гордый подбородок и уставился в пол.
– Каждый из вас – свободный человек. Можете идти, куда хотите. Но на корабле, кендтманном которого являюсь я, будут действовать мои правила.
Команда ответила молчанием. Даже Ингвар и Бьор не позволили себе открыть рот, хотя сыновья всегда были первыми, кто пытался оспорить мнение старого волка-вожака. Однажды, и Альрик знал это, они вытеснят его с позиции, но этот день еще не настал.
Команда стояла в тишине, погруженная в воспоминания, а снег сыпался на корабль, как время падает повсюду на мир, постепенно погребая под собой все, что было когда-то.
Альрик закашлялся. Только этого недостаточно, чтобы изгнать воспоминания из головы. Вот, он вроде бы здесь, на палубе своего прекрасного корабля, однако в мыслях – за тысячу миль отсюда. В Норвегии, северной стране, родине своих предков. Вот и тогда, в тот самый злополучный вечер, на землю сыпался снег и мороз пощипывал людей за ноги. «Наверное, – подумал Альрик, – норны[10] заранее знали, что случится в Снорхейме, поэтому задумали погрести его под снегом еще раньше».
«Да, – не отпускали его тяжелые мысли, – если бы я тогда вовремя распознал этот знак судьбы, я бы сразу забрал с собой Катлу и сыновей и бежал бы с ними куда угодно, хоть в самые мрачные леса».
Он поднял голову. Люди из его команды все еще стояли на палубе, глядя на своего кендтманна. У некоторых за это время на капюшонах выросли белые шапки снега.
Альрик подумал, достал из своей длинной темной накидки монеты, вырученные за лед, и бросил их на палубу.
– Здесь ваша оплата. Забирайте ее и исчезайте.
Монеты, засиявшие под лунным светом, оживленно запрыгали по дереву, будто ища, в каких щелях и под какими сиденьями для гребцов исчезнуть. Но никто не смотрел на них. Все взгляды были прикованы к кендтманну.
Альрик посмотрел на черное лицо нубийца Яа, корабельного плотника, который мог построить лодку даже из сосновых лучин. Рядом с ним сидел лесник Грид, которого все называли Скрежещущий Зубами. Дальше стоял Штайн, умевший читать руны[11], но его предсказания мало кто понимал из-за хриплого голоса. На руль облокотились Дариос и Эриос, братья из Византии. Еврейский стихоплет Абрахам из Трира, Химир Мечтатель и карлик Магнус – все они были такими же разными, как, например, собаки и коты. Но когда работали веслами, они сливались в единый организм.
– Ну что ж, – резко поднялся Альрик. Он опустил свои глаза вниз, скрывая радость от того, что никто даже не посмотрел в сторону монет, и разглядывая воду порта – как она серебрится между досками причала в лунном свете… – Ну что ж, – повторил кендтманн, – коль уж никто из вас не хочет исчезнуть, мы еще
В германо-скандинавской мифологии три женщины-волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов.
Письменные знаки древнегерманских народов. Рунам приписывалось магическое значение, их использовали как обереги, применяли в обрядах и культах, для гаданий, заклинаний, целительства и т. д.
