подробности менее почтенные. Вы видите, что под этим стулом помещается судно; здесь есть и место, оборудованное по-английски, но я предпочитаю это седалище. Ну и вот еще сосуды для более мелких нужд… Ты угадала, они тоже подчиняются тебе. Есть еще одна вещь весьма деликатная, должна тебя предупредить; я понимаю, как это трудно, но я никак не могу обходиться иначе.
– О чем идет речь, мадам?
– Дело в том, что всегда, когда я… Нет, остальное, дитя мое, я скажу тебе на ушко: благопристойные люди всегда краснеют, когда говорят о таких предметах. Надо будет ватой, которую ты возьмешь из этого ящичка, подтирать… ну убирать, очищать те следы, которые остаются после некоторых необходимых отправлений.
– О, как! Я сама, мадам?
– Да, ты, собственноручно. Твоя предшественница выполняла это необычайно ловко, но я так уважаю тебя, ты так невинна, что будешь делать это только рукой.
– А как же это делала моя предшественница?
– Своим языком…
– Ох, мадам…
– Милочка, я понимаю, что это уж слишком для тебя. Вот куда заводит нас роскошь, изнеженность, забвение всех своих общественных обязанностей! Мы привыкаем смотреть на все, что нас окружает, как на вещи, предназначенные для всяческого нашего услаждения. Тысячи ливров ренты приводят нас к самым последним ступеням распущенности, но теперь я исправлюсь… Я обращаюсь в истинную веру! И твой высочайший пример укрепляет меня в этом решении… Вы будете кормиться вместе с моими женщинами, будете получать сто экю в год, устраивает вас это?
– Мадам, – ответила Жюстина, – несчастье никогда не торгуется, оно соглашается на все, что ему предлагают. Но признательность зависит и от рода службы, которая предложена, и от той манеры, с которой эту службу предлагают.
– О, всем этим вы будете довольны, Жюстина, клянусь вам, – успокоила Дельмонс. – Есть у меня, однако, привычки, от которых, умоляю вас, не заставляйте меня отказываться… Ах, я же забыла показать вам вашу комнату. Она сразу же за этими двумя кабинетиками, но прочно от них отделена… Взгляните… Настоящая крепость… А какая кровать… вот мой звонок, если вы понадобитесь. Ну вот, моя радость, я оставляю вас в ваших владениях и удаляюсь, поздравляя себя с тем, что могу хоть чем-то быть для вас полезной.
Оставшись одна, Жюстина не могла удержаться от слез. Она ясно увидела унизительность своего положения. «Как, – произнесла она про себя, – эта женщина, позвавшая меня к себе как будто бы из уважения к моим достоинствам, могла предложить мне столь унизительное занятие, даже не заметив, как это оскорбительно для меня. Еще бы! Она ведь настолько выше меня! О Мать-Природа, почему равенство не царствует среди людей?!»
Жюстину позвали к столу. Она познакомилась со своими тремя компаньонками. Все три были сущими ангелами небесными. Вечером она приступила к своим почетным обязанностям: сначала туалет, затем биде. Жюстина брала губку, смачивала, мыла, вытирала, и все это в полном молчании: казалось, что достоинство
