пусть месье вспомнит, что я ему доставила более пяти сотен девиц, они все у меня записаны. Месье, я уверена, знает, что я никогда не обманываю, ни на одно су!
– Хорошо, хорошо, мы потом займемся всем этим, а теперь, Дерош, идите. Я чувствую, что мне пора остаться одному с этими дамами. А вы, Жюстина, пока еще ваша наставница не покинула нас, не забудьте поблагодарить ее: это благодаря ей я согласился еще раз принять вас и попытаться вам помочь. Но если вы снова будете вести себя подобно вчерашнему, то в моей передней, должен вас предупредить, дожидаются два господина, которые отведут вас в такое место, откуда вы не выйдете до конца своих дней.
При этих словах Дерош выскочила за дверь.
– О сударь, – взмолилась плачущая Жюстина, падая к ногам неумолимого варвара. – Смягчите свое сердце, умоляю вас! Будьте благородны и помогите мне, не требуя от меня того, что стоит мне так дорого. Я скорее соглашусь отдать вам свою жизнь. Да, – продолжала она в порыве самого искреннего чувства, – я предпочитаю тысячу раз умереть, чем нарушить те законы морали и благочестия, которые я познала с младенчества. Сударь, не заставляйте меня, прошу вас! Какую радость получите вы, видя отвращение и слезы? Неужели вас не станет терзать совесть, когда…
Но тут произошло событие, помешавшее несчастной девушке продолжить. Хитроумная Дельмонс, угадав по движению бровей Дюбура, что творится в его черной душе, подошла к креслу этого чудовища и, чтобы отвлечь его от пронзительных иеремиад Жюстины, встав на колени, стала одной рукой его мастурбировать, а другой в то же время сократи-зировать[1].
– Дьявол меня побери! – завопил воспламененный этой процедурой Дюбур. – Пощадить тебя! Да я лучше тебя задушу, сволочь!
С этими словами он вскочил как бешеный, явив на обозрение свой маленький высохший стебель, и бросился на добычу, в остервенении срывая все то, что скрывало плоть, которой он пламенно стремился насладиться, от его похотливых глаз. По очереди он бранился и льстил, истязал и ласкал.
Боги великие! Какая картина открылась перед глазами Жюстины! Словно природа при первом же возможном случае старалась запечатлеть в ее душе все омерзение от того, что в изобилии ждало ее впереди. Обнаженная Жюстина была брошена на кровать, и пока Дельмонс держала ее, распутник Дюбур сумел проинвентаризировать прелести той, которая очень хотела быть в этот критический момент его помощницей, – сводни.
– Подождите, друг мой, – сказала мошенница Дельмонс. – Я чувствую, что вам мешают мои юбки. Я тотчас обнажу предмет, который, мне кажется, вызовет ваше особенное внимание. Вам хочется увидеть мой зад! Я понимаю… Я ценю эти особенности вкуса людей вашего возраста[2]. Ну вот, мой друг, вот он! Он, правда, чуть полнее, чем попка этого ребенка, но пусть вас позабавит и контраст. Хотите видеть их рядышком?
– Еще бы, черт побери, – прорычал Дюбур. – Сядьте-ка на нее верхом: я попробую взять ее в зад и буду одновременно целовать ваши прекрасные ягодицы.
– А, проказник, вижу, что вам надо, –
Всем распутникам известно, что сократизирование означает действие, когда один или несколько пальцев вставляют в задний проход пациента. Этот чрезвычайно возбуждающий прием особенно хорош со стариками или с людьми достаточно изношенными – он мгновенно вызывает эрекцию, а извержение семени делается невероятно сладострастным. Те же, для кого палец может быть заменен членом, испытывают еще большее наслаждение, поскольку вместо иллюзии наступает реальность. Мир не знает более изысканного удовольствия, чем быть одновременно и исполнителем, и жертвой.
Дело вовсе не в возрасте: таковы были вкусы юного Алкивиада и престарелого Сократа; целые народы предпочитали этот деликатный кусочек всем другим прелестям женского тела. В самом деле, нет ничего, что было бы столь же округло, столь же белокоже, столь соразмерно и, главное, обещало бы столь острое наслаждение. Именно поэтому утонченный развратник всегда выберет филейную часть. Жаль мне тех, кто ни разу не испробовал мальчика ни в качестве своего любовника, ни в качестве любовницы. Про таковых можно смело сказать, что они ничего еще не узнали в подлинной науке любви!
