самое необходимое из того, что было у нас отнято. Ах, мне нравится их слушать, этих богатеньких, этих титулованных людей, чиновников, попов; я люблю их проповеди о морали. В самом деле, легко не стать вором, когда у тебя втрое больше, чем тебе требуется для житья. Как можно стать убийцей, когда тебя окружают со всех сторон восторженные похвалы льстецов, – на них, что ли, озлобится твое сердце? Ах, как не быть воздержанным и скромным, когда на столе перед тобой роскошные яства! Большая заслуга – не пожелать жены ближнего, когда твою чувственность в любую минуту могут утешить изобретения самой безумной похоти! Но мы, Жюстина, мы, которых это варварское Провидение, этот бесполезный смешной Бог, которому ты куришь фимиам как идолу, приговорили ползать на брюхе, как змей в траве, мы, те, на кого смотрят с презрением из-за нашей бедности, над кем тиранствуют оттого, что мы слабы, мы, по твоему мнению, должны свято блюсти их законы и отказаться от преступлений? Да ведь только преступление может помочь нам распахнуть запретные двери жизни, выстоять, существовать! Ты хочешь, чтобы мы оставались до конца дней своих покорны и унижены, тогда как этот класс будет пользоваться всеми дарами фортуны, обрекая нас на труд и страдания? Нет! Нет, Жюстина! Либо этот твой обожаемый Бог заслуживает лишь ненависти, либо все, что творится здесь, Ему неведомо, и тогда Его можно только презирать. Полно, дитя мое! Когда природа ставит нас в положение, в котором не прожить без злодеяний, и позволяет нам успешно их совершать, значит, и зло, и добро подчинены ее законам и она безразлична к ним обоим. Равенство – вот что создала для нас природа, и вина тех, кто его нарушил, больше, чем вина того, кто стремится его восстановить. И те и другие должны следовать законам природы и равно наслаждаться плодами своей деятельности.
Речь Дюбуа была куда стремительнее и горячей лекции Дельмонс, посвященной тому же предмету. Та, что совершила злодеяния из нужды, оказалась убедительней преступницы из склонности к распутству. Потрясенная Жюстина уже готова была пасть жертвой красноречия этой ловкой женщины. Но голос еще более могучий зазвучал в ее сердце, и она объявила своей искусительнице, что решила не уступать ее уговорам, что зло всегда останется для нее злом, а смерть не так страшит ее, как соучастие в каком-либо преступлении.
– Ну что ж, – сказала Дюбуа, – поступай как знаешь. Ты выбрала жалкую участь. Но если когда-нибудь тебе придется оказаться на виселице, потому что твоя добродетель не позволит преступникам вновь спасти тебя, вспомни, по крайней мере, наш разговор.
Во все время этого диалога четверо соратников Дюбуа усердно пьянствовали с приютившим шайку браконьером. Так как вино обычно призывает злодеев к еще большим злодействам, они, услышав решительный отказ Жюстины, вознамерились, раз уж не удалось превратить ее в сообщницу, сделать ее своей жертвой.
Образ их мыслей, род их занятий (а были они попросту разбойниками с большой дороги), их нравы, их нынешнее физическое
