не хотели рисковать, и ни золото, ни пламенное слово не могли заставить их изменить решение. И как оказалось, правы были те из афинян, кто не желал конфликта с Македонией, а великий оратор глубоко заблуждался. Потому что когда Александр явился во главе победоносной армии в Беотию, кроме Фив, оставшихся в одиночестве, ему никто не противостоял: «Смелость афинян пропала, и Демосфен разом сник»[21]. Сникнешь, когда все надежды рухнули. В том, что в одиночку Фивы не устоят против македонской мощи, оратор не сомневался.
Появление Александра в Греции поразило всех как удар грома. Фиванцы к этому времени уже свято уверовали в те слухи, которые сами же и распускали. Необходимо было переосмыслить дальнейшие действия, но времени на это уже не было.
Базилевс очень серьёзно отнесся к известиям о событиях в Греции, поскольку в случае большой войны с эллинами под угрозой оказывался поход в Азию. Александр пришел к выводу, что необходимо любой ценой не дать врагам объединиться, что надо бить их поодиночке, и потому марш его армии был стремителен. Уже на седьмые сутки похода базилевс прибыл в Фессалию, на следующий день прошел через Фермопилы и вторгся в Беотию, а фиванцы всё продолжали осаждать в Кадмее македонский гарнизон и не подозревали о том, что враг совсем близко. Когда же до них дошли слухи о наступлении македонской армии, руководители восстания стали уверять, что это подходит Антипатр, а Александр как был мёртвым, так им и остался. На следующий день армия царя подошла к Фивам и разбила лагерь недалеко от города. Александр предложил фиванцам решить дело миром, но его инициативы не встретили понимания. Через день царь перенёс свой лагерь ближе к Кадмее, чтобы в случае фиванской атаки на акрополь быстро прийти на помощь осаждённому гарнизону.
Диодор приводит численность армии Александра в канун битвы за Фивы: 30 000 пехоты и 3000 кавалерии, численный перевес явно был на его стороне. Не исключено, что именно поэтому в рядах фиванцев произошел раскол. Часть горожан, видя явное неравенство сил, решила идти в македонский лагерь и просить пощады у базилевса; другие, подстрекаемые изгнанниками и некоторыми из должностных лиц, хотели сразиться с врагом. Положение действительно было хуже некуда: перед городом стояла лучшая армия в Ойкумене, в акрополе засел вражеский отряд, в любой момент готовый сделать вылазку и ударить в тыл, а среди защитников началось брожение умов. Но на военном совете фиванские стратеги приняли решение биться до конца, и судьба Фив была решена. На что же надеялись руководители антимакедонской партии, в одиночку выступая против такой грозной силы?
Надежда была на доблесть и воинское умение фиванских гоплитов, недаром Диодор, сравнивая боевые качества македонцев и фиванцев, сделал очень интересное наблюдение. По его мнению, фиванцы превосходили македонцев «железной крепостью благодаря привычке к гимнастическим упражнениям» (XVII,11). Я уже отмечал, что именно фиванцы на тот момент были лучшими
Плутарх. Демосфен, 23.
