видел, как он стоял, обнявшись с ветеранами-малоземельцами, облитый слезами, своими и чужими. Время было душераздирающее, такую войну пройти и остаться живым. В боях за Новороссийск только один из трёх защитников такой судьбы удостоен…
Словом, Брежнев – если и вождь, то уж точно не Сталин, друзей у которого по жизни никогда не было, да и быть не могло. Сверстники рябенького «Оськи» по горийскому детству затаились, кто где мог, опасаясь «длинных рук» злопамятного Кобы. Не дай Бог, попадёшь на глаза. Возьмёт и припомнит, как дразнили и поколачивали тщедушного сына прачки и сапожника с вечно завязанным горлом и совсем не по-детски горящими жёлтыми кошачьими глазами.
В России всякий вождь (если уж совсем не дурак, вроде Павла I) строит систему управления, прежде всего, «под себя». Не у всех получается, но те, у кого выходит, как правило, остаются «на троне» надолго.
Сталин был у власти почти 30 лет, выгнув «параболу» воздействия на общество простую, но гениальную по исполнительности, контролю, результативности и радикальной реакции на непослушание, или, как сейчас говорят, инакомыслие. В сердцевине её была заложена жестокость, и как следствие – неотвратимость наказания, нередко самой крайней мерой – смертью. Страх гнал людей к любой заявленной им цели, поскольку никого и никогда не жалели, и под «топор» мог попасть любой, какие бы заслуги перед Родиной ни имел.
У Брежнева, который пробыл у власти на десять лет меньше Сталина, всё оказалось с точностью до наоборот – повсеместно декларировалось «бережное отношение к кадрам». Поэтому стоит ли удивляться, что «кадры», особенно из ближнего круга, очень быстро «рассобачились». Стали обрастать «хозяйством», кумовством, возможностями, связями, в благодарность славословить «дорогого Леонида Ильича», особенно за право получить кусок кабанятины после удачной охоты генсека, что оценивалось как признак особого государственного доверия.
Но не надо упрощать Леонида Ильича до этакого добродушного «дяденьки с колхозной пасеки». Обнимаясь и плача с ветеранами, он всегда был начеку, замечая даже лёгкую тень опасности, заходившей в его сторону с любой стороны, а уж тем более – от персоналий, особенно от того, перед кем в прошлом Леонид Ильич сгибался и лебезил.
Так было с Жуковым, так было с Хрущёвым, которому обещанные после снятия с должности пенсионные льготы через месяц были уменьшены втрое. А уж как показательно это получилось с Кагановичем, которому он писал в 43-м году: «Не забуду Ваших указаний, дорогой Лазарь Моисеевич, и дружной совместной работы!» Когда стал генсеком – всё мгновенно забыл! А Лазарь-то просил ведь всего ничего – восстановить в партии, из которой его исключил ещё нелюбимый ими всеми Хрущёв.
Лазаря можно понять! Ведь он в Российской партии большевиков с 1911 года, с того времени, когда Лёня Брежнев у себя в Каменке ещё бегал в коротких штанишках (а по бедности, может, даже и без оных). А чуть позже, в самый разгар Первой мировой войны, Каганович
