он и, ступая, как корабельный командор, зашагал дальше, к тому самому Екатерининскому кафедральному собору, где находилась первая усыпальница генерала Алексеева.
Когда-то собор утопал в роскошном платановом парке, занимавшем в центре города обширные территории, возвышаясь звонницами над величественными кронами, в любой зной хранившими прохладу. После Великой Отечественной войны храм снести стало уже невозможно – очень много православная церковь сделала для защиты Отечества, ну а лишний раз подчеркнуть, кто в доме хозяин – почему нет? Вынес крайком ВКП(б) решение и парк в одночасье вырубили, прикрыв собор «конвойным» каре из жилых домов, построенных пленными немцами. Жилой массив возводил Кубанский военный округ (был в послевоенную пору такой), раздав квартиры заслуженным участникам войны, офицерам окружного штаба и высокопоставленным чиновникам из местных партийных и советских органов. По временам начала пятидесятых годов, когда полусожженный Краснодар ютился в мазаных хибарах, это было, прямо скажем, более чем роскошное расквартирование. Сейчас дома изношены до большущих дыр. Я недавно заходил в один. Впечатление такое, что деревянные покрытия вот-вот рухнут, за штукатуркой мыши с писком дерутся, двери перекошены. Ремонтировать эту ветхость столь же бессмысленно, как плакать по «покойной» гостинице «Центральная», сооружении того же времени. А может, стоит вернуть долги верующим? Воссоздать вновь уникальный платановый парк, формировавший когда-то окрест волшебный мира величием и покоем, заставляющий замирать любое, даже самое растревоженное сердце. Сколько бы мы ни возводили церковных новоделов, но до Екатерининского кафедрального собора – далеко. Снять бы с него то засаленное «лоскутное одеяло», развязать «путы» из всяких разных нагромождений да открыть простор великолепию одного из лучших провинциальных соборов России, сумевшего устоять в самые мутные и жестокие времена. Ведь как ни мела вокруг него батальная пурга, как ни гремела канонада, ни одна бомба, ни единый снаряд в купола и стены так и не попали. Хотя целились многие.
А вот с домом Фотиади все оказалось много проще и хуже. После войны туда заселился самый большой энкэвэдэшный начальник. Возле глухих ворот соорудили зеленую сторожевую будку с узким окошком на два прицельных глаза. На Соборной, естественно, переименованной (вы угадали!) в улицу Ленина, как в деникинские времена, замаячили безликие люди в одинаково просторных пальто, кепках, надвинутых на нос. Другие «носы» в дела бериевского ведомства совать не решались, хотя вождь «тасовал» те персоны, как карточную колоду. Сталин засиживаться им не давал, чтоб не сживались. Так тогда боролись с коррупцией. Слово такое вряд ли кто знал, но о понятиях догадывались, хотя все окрест было погружено в большую тайну, а уж тем более быт такого важного начальника, от которого уже гипотетически исходил леденящий ужас. Глухой тын вокруг особняка Фотиади соорудили как раз в те времена, чтобы никто ничего не видел и ни о чем даже не догадывался, тем более про ванну из каррарского мрамора.
