набрякших глаз.
Глядя на него, Марья едва не заплакала от жалости.
Накинув тулуп да платок, она послушно отправилась туда, куда велел архитектор, однако на этот раз никого, кроме фельдшера, не застала.
– Не слышали ли чего про барышню Миллерову?
– Ничего не говорили. Но если бы что нашли – точно бы не смолчали.
Можно было пойти домой, но Марья снова свернула на тропку к худому дому Вагнеров.
– Павлина! Отопри – я ж тебя видала! – крикнула она, подходя к порогу.
В ответ дом посмотрел распахнутой дверью.
Девушка вошла внутрь и увидела следы небывалого разгрома. По горнице тут и там были раскиданы вещи – тряпье, утварь, части сломанной обстановки. Стояли раскрытыми шкафы и сундуки. Большой, обклеенный картинками, принадлежал Павлине. Он опустел.
– Убегла Павлина-то, – в недоумении развела руками Марья.
***
В предутренний час долгожданный звонок раздался.
Он совершенно утратил важность, однако Миллер приложил трубку к уху и терпеливо выслушал извинения далекого собеседника.
– Но сейчас, когда этот вопрос улажен, мы немедленно приступаем к отгрузке! Уверяю вас, господин Миллер: он отправится к вам первым же пароходом, без каких-либо дальнейших отлагательств и промедлений!
– Благодарю вас, – кратко ответил архитектор и повесил трубку на рычаг.
К именинам Шурочки он готовил восхитительный сюрприз. Такого не имелось еще ни у кого в городе. Да что там, сам Романов – уж на что новатор – только ахнул бы при его виде.
Но какой в том толк, если дочь пропала? Без следа исчезла из-за запертых дверей?
Матвей клялся и ел снег, утверждая, что не снимал запора до самого возвращения Миллера. Заподозрить в чем-то Марусю оснований тем более не имелось. Окна и двери оставались плотно запертыми. Но, тем не менее, Шурочки не было. Она как будто растворилась в воздухе.
Обследовав комнату дочери, Миллер не досчитался некоторых ее вещей. Однако не обнаружил ни следа записки, которая указала бы на добровольность ее действий. Выходит, Шурочку похитили?
И теперь оставалось только надеяться… На что?
Поднявшись с кресла, Миллер снова направился туда, где еще совсем недавно ежедневно протекала жизнь его дочери. Проходя мимо своего ящика с инструментами, он на миг задержался и поднял стамеску.
Всю жизнь он свято уважал право Шурочки на личные тайны, и вот в итоге к чему это привело.
Войдя к дочери, Миллер направился к запертому столу. Приладив инструмент, ловко выломил угол ящика. Как и ожидалось, на пол посыпались письма – девчачьи, перевязанные ленточками для волос. В носу защипало.
Архитектор стал перебирать конверты, поочередно откладывая в сторону. Пока он не станет читать все подряд, а ограничится лишь тем, что может отвечать его подозрениям.
Поиски оказались недолгими. Вот и письма от мужчины.
Но
