произошли: ст. – слав. влачж, влачити (др.-греч. έλκειν), русск. волочь, волочить, укр. волочити, белор. валачы, валачыць, болг. влача, сербохорв. влачити, влачим, словенск. vláčiti, чешск. vláčit, словацк. vláčiť, польск. włóczyć, в. – луж. włočić, н. – луж. włocyś. Праслав. *volčiti связано чередованием с *velkç (волоку). Родственно лит. velkù, vi lkti «тащить», латышск. vęlku, vìlkt – то же, авест. varǝk- «тащить», frāvarčaiti «утаскивать», греч. ἕλκω «тащу», лат. sulcus «борозда», sulcō, -āre «пахать», алб. helk', hek' «тяну, срываю» из *solkeiō. Сюда же греч. αὖλαξ «борозда», εύλάκα «плуг».
Это узаконенное родство звучания и значения разных слов разных языков из самых разных эпох столь наглядно, что можно ожидать, что момент возникновения слова Волга из какого-то диффузного по произношению и смыслу *wolъɣa относится к очень древней и странной эпохе, когда все эти языки и впрямь были одним – праязыком, что ли?
Но не стоит спешить. Эти созвучия с почти одним смыслом специально подобраны. Компаративисты исходят из аксиомы: всё, что в разных языках ПРАВИЛЬНО тождественно по форме и ОЧЕВИДНО подобно по мотивации смысла, то указывает на генетическое родство языков – на одну усреднённую форму и один обобщённый смысл реконструируемого праязыка. Кто и что определяет правила тождественности и очевидность мотивации? Сами ученые: по своим переводческим предпочтениям, со своей точки видения и даже на свой вкус. А разве нельзя допустить другие предпочтения, точки зрения и вкусы? По компаративным взглядам это уже более двухсот лет строго, юридически запрещено. Даже когда сами компаративисты пытаются, вроде В. Махека, построить систематику нерегулярных соответствий, замечая какую-то непрямую правильность форм и игнорируя сходства лексической семантики. На самом деле это подбор статистики фонетических и морфологических аналогий. Та же компаративистика, но неосторожная.
Из других подходов можно для начала предположить исключительно внутри одного русского языка онимизацию апеллятива во́лока (в контексте волога-еда) с редукцией и выпадением гласного звука и последующим озвончением согласного. По форме эта схема стихийной трансформации вполне соответствует распространенной компаративной идее об образовании слов способом «поколенческих ошибок» (от младограмматиков до С.А. Старостина). Но возникает проблема со смыслами. Это значит сразу предположить волоки на реке с момента её освоения (заселения, творения?). А учитывая, по примеру Тюняева, разветвлённую корневую парадигму на «волок/г/ж», вообще нужно предположить сразу всё, чудесно появившееся с начала времён. Очевидно, такой ход мысли ведёт на очень скользкий путь, исключаемый прежде всего не лингвистикой.
Но суть дела в том, что такой случайной онимизации внутри одного языка в принципе не может быть. Автоматическое нормирование не позволит. Не могут одни и те же носители языка говорить слово правильно, тут же говорить его с ошибкой, считая две формы одним словом, а завтра наряду с первым словом употреблять его искажение как новое слово и не помнить, что это на самом деле одно слово. Может быть, как минимум,
