к равнине и лесу. Эти чистые и свежие звуки доносились до старика с такой отчетливостью, что он не проронил ни единого слова.
– Нужно торопиться, кума Флешар, – говорил один женский голос. – Сюда, что ли?
– Нет, вон туда, – отвечал другой.
И затем диалог продолжался между обоими голосами, одним – громким, другим – робким.
– А как называется та мыза, на которой мы теперь живем?
– Эрб-ан-Пайль.
– А она еще далеко отсюда?
– Да побольше четверти часа ходьбы.
– Нужно поторопиться. Я что-то сильно проголодалась.
– Да, да, мы порядком запоздали.
– Нам лучше всего было бы пуститься бегом. Но ребятишки ваши устали. Нас только две, и мы не можем тащить на руках троих детей. Да к тому же вы и без того уже тащите одного, кума Флешар. А ведь эта малютка у вас не легонькая. Вы отняли от груди эту свою обжору, а между тем все еще таскаете ее на руках. Зачем вы ее так балуете? Пусть ходит своими ножками. А то у вас суп остынет.
– Какие славные башмаки вы мне дали! Точно на заказ сшиты по моей ноге.
– Еще бы! Не босиком же вам бегать! Ну, торопись, торопись, Рене-Жан.
– Да, он-то нас и задержал. Ему нужно непременно болтать со всеми встречными крестьянскими девочками. Не угодно ли! От земли не видать, а уж начинает ухаживать.
– Года его уже такие. Ведь ему пятый год на исходе.
– Скажи-ка, Рене-Жан, о чем тебе нужно было болтать с этой девчонкой в деревне?
– Она моя знакомая, – ответил детский голос, очевидно, голос мальчика.
– Откуда же ты ее знаешь? – продолжала женщина.
– Знаю, – ответил мальчик, – она подарила мне сегодня таких хорошеньких зверьков!
– Скажите на милость! – воскликнула женщина. – Мы в этих местах всего третий день, этого мальчугана от земли не видать, а уж успел обзавестись знакомствами.
Голоса удалились. Наступила тишина.
II. Aures habet, et non audit[66]
Старик оставался сидеть неподвижно. Он ни о чем не думал, да и едва ли что-нибудь соображал. Вокруг него все было ясно, тихо, все дремало в доверчивом сне. На вершине дюны было еще светло, но в долине уже были сумерки, а в лесу было совсем темно. На востоке поднималась луна, а в зените мерцало несколько звезд. Этот человек, хотя и сильно озабоченный, очевидно, отдыхал среди вечерней тишины и спокойствия. В душе его брезжилась заря надежды, если только слово «надежда» применимо к ожиданию ужасов междоусобной войны. В настоящую минуту ему казалось, что, покинув столь суровое для него море и ступив на землю, он избег всякой опасности. Никому неизвестно было его имя, он был одинок, след его пропал, так как на морской поверхности не остается никаких следов. Никто даже не подозревал о его пребывании в этих краях. Им овладело чувство полного успокоения.
Имеет уши, но не услышит (
