промежутков на следующие год-два. В общем, The Times They Are A-Changin’ (“Времена-то меняются”) – Боб Дилан там все сказал. Это было очевидно, просто витало в воздухе. И менялись они стремительно. Эверли – ничего не хочу сказать, я их люблю всем сердцем, но и они чуяли то же самое, понимали, что что-то происходит. Ну, правда, при всем их классе что прикажете делать братьям Эверли, когда выходишь в зал, а там три тысячи человек орут по складам: “Мы хотим Stones. Мы хотим Stones”? Перелом был резкий. А Эндрю Луг Олдхэм оказался человеком, который поймал этот момент – поймал, вскочил и поехал. Мы и сами знали, что запалили какой-то большой огонь – который мне до сих пор не унять, по правде говоря.
Мы тогда далеко не заглядывали – вся жизнь в пути, каждый божий день. Ну, может, удавалось урвать денек там, денек здесь, чтобы выбраться куда-то еще. Но и просто проезжая по улицам, мы всё замечали – в Англии, в Шотландии, в Уэльсе. За полтора месяца вперед это ловилось в воздухе. Мы гремели все шире и шире, окружающее безумие закипало все сильнее. На какой-то стадии нас уже, в сущности, волновало только одно: как прорваться на сцену и как потом вырваться наружу. Причем на само выступление уходило минут пять, от силы десять. В Англии, по моим подсчетам, года так за полтора мы не доиграли до конца ни одного шоу. Единственный вопрос по поводу любого концерта – что нас накроет сегодня: заваруха с кулаками, копы, которые полезут ее разнимать, перебор по части медицинских инцидентов – и как, мать его, из всего этого выпутаться. Большая часть времени уходила на планирование путей проникновения и отхода. О самом месте ты мог толком ничего и не узнать, день за днем один сплошной дурдом. В сущности, мы приезжали, чтобы послушать нашу публику! Ведь ничто так не покроет любую твою лажу, как солидный десяти-, а то и пятнадцатиминутный сеанс половозрелых женских воплей. Или три тысячи бросающихся на тебя малолетних тел – если их еще не вынесли на носилках. Начесы набекрень, юбки задраны до пояса, мокрые, красные, глаза навыкате. Так держать, девчонки! Нам такого только давай! В сет-листе – как будто это имело значение – у нас тогда фигурировали Not Fade Away, Walking the Dog[78], Around and Around и I’m a King Bee[79].
Иногда заботливое полицейское начальство сочиняло для нас всякие идиотские схемы эвакуации. В Честере после концерта, кончившегося очередным разгулом страстей, помню, как бегал за местным главным констеблем по городским крышам, словно в дурном диснеевском фильме – остальные растянулись цепочкой сзади, он сам карабкается впереди, одетый по полной форме, и еще один констебль на подхвате. А потом он, блядь, заблудился! И мы торчим над городом Честером, пока он соображает, где он походил не так в этом “Побеге из Кольдица”[80]. А тут еще пошел дождь. Ни дать ни взять сцена из “Мэри Поппинс”. Выделили аж самого шефа полиции, при мундире и дубинке, только что не на парад – и такой вот гениальный план. Ведь в то время меня и мне подобных воспитывали в уверенности, что полицейские могут разобраться с чем угодно. Но ты быстро понимал, что эти ребята никогда не имели дела ни
Песня Руфуса Томаса.
Песня Слима Харпо.
Название популярной настольной игры, созданной бывшим английским военнопленным, который в 1942 году сумел сбежать из лагеря в замке Кольдица на территории Германии.
