Уголек отдает приятным жаром, который бывает лишь от березовых дров.
Я спросила тихо:
– А кто для меня?
Мать перестала бегать по дому. Остановившись, грозно посмотрела и откинула прядь со лба.
– Дочь моя, – произнесла она, – я не знаю. Но никто из простых смертных не сможет стать тебе достойным мужем. Только на той неделе ты сожгла два платья. Что будет, если в момент близости, вспыхнешь, как факел и сожжешь благоверного? Деревенские пойдут к верховному магу, будет суд. Нет, дорогая моя, никаких пастуших сынов.
– Но мама… – попыталась возразить я в надежде, что получиться достучатся через ее затвердевшее упрямство.
Но она вскинула ладони и отвернулась.
– Слышать ничего не желаю. Ты подвергаешь опасности себя, меня, дом и всю Звенящую долину. Только жители Нижнего мира владеют огнем. Но ты родилась здесь, и мой святой долг защищать тебя от себя самой.
Я тяжело вздохнула и оглянулась на печь, где потрескивают поленья, а языки пламени весело пляшут, словно зовут с собой поиграть.
С самого детства усвоила – моя жизнь не будет такой, о какой мечтают все девочки Звенящей долины. Наш с матерью дом находится на отшибе. Чтобы добраться до него, нужно пройти через пшеничное поле и подняться на холм. А потом тарабанить в дверь, и надеяться, что откроют.
Когда мама поселилась здесь, дом был настолько ветхим, что во время дождя приходилось расставлять ведра и тазы. С потолка нещадно текло. Понадобилось несколько месяцев, чтобы привести его в приличное состояние.
Своими руками, в одиночку, к тому же беременная, она по крупицам восстанавливала избу, а когда, наконец, удалось, вызвала местную ведьму. Та зачаровала его, чтобы не боялся солнца и дождя.
Спустя пару месяцев, в жаркий летний день родилась я. Мать успела послать голубя за повитухой, но пока та забралась на холм, я уже огласила дом пронзительным писком.
Увидев меня, повитуха нахмурилась и сказала:
– Печать на дитятке твоем. Не простая судьба будет.
На что моя мать гневно зыркнула на нее и выгнала, сказав:
– Иди к верховному магу и там пророчествуй. А нас не трогая, ведьма.
– Ведьма, ведьма… – пробормотала повитуха, уходя. – Дитя твое печатью жертвенного огня мечена. Силы. Да не ясно, какой природы…
С тех пор мать оберегала меня больше, чем следовало. В лес я ходила только с ней, за водой только с ней, даже когда приходили дети из деревни, она садилась у порога и неустанно наблюдала.
А сегодня я рассказала о сыне пастуха, с которым вот уже год скрываемся от посторонних глаз, встречаясь у границы с Нижним поречьем.
Видя, как я осунулась и поникла, мать чуть смягчилась. Помахав к себе и дождавшись, когда подойду, обхватила мое лицо ладонями и проговорила:
– Дитя мое, Агата, пойми, есть вещи, которые могут постичь лишь боги. Мы, простые смертные, должны следовать их заветам и не гневить.
– Но как мы с пастушьим сыном можем прогневить богов? – спросила я, уставившись в глаза матери.
Она покачала головой и проговорила:
– Это мне тоже не известно. Но если они позволили бежать из Нижнего поречья, спастись от страшной участи быть забитой насмерть, нужно быть благодарными и не испытывать судьбу. Мы и так живем не как все. К счастью, верховный маг Звенящей долины, куда разумнее мага поречья. Будь благодарной, Агата.
Я опустила глаза. Когда мать заговаривала о благодарности, становилось стыдно, даже если ничего не сделала. А если сделала – хотелось сгореть на месте. Но, в отличие от обычных людей, мне пламя доставляет лишь удовольствие и покой, а когда возгораюсь, наступает почти блаженство. Именно поэтому деревенские со мной не общаются, а мать стережет денно и нощно, как бы что не вышло.
Отойдя обратно к печке, я сунула пальцы в огонь. Пламя ласково окутало теплом, по коже прокатилась волна удовольствия, добралась до самого сердца и заставила биться чаще. Не то, чтобы я была сильно влюблена в сына пастуха. Но сама возможность сделать что-то самой, сделать выбор, будоражила и влекла.
Мать подошла и стала справа, глядя в печь.
– Мы должны быть осторожны, – произнесла она. – Деревенские уже окрестили тебя огненной ведьмой. Как же они далеки от истины…
– Почему ты не говоришь, кто я? – спросила я, наконец решившись.
– Придет время, сама все узнаешь.
– Ты всегда отвечаешь так, когда не знаешь, что сказать, – сказала я с горькой усмешкой.
Мать промолчала. Краем глаза заметила, как опечалилось лицо, словно на ее плечах непомерный
