чтобы восстановить мгновенно сбившееся дыхание. Быстрый, без акклиматизации, набор высоты, полгода сидячего образа жизни (не считая периодических посещений фитнесс-зала для работы на беговой дорожке) в офисе «Альп Тура», зима, проведенная в загазованной Москве – все это сказывалось сейчас в полной мере.
Черно-белая поверхность присыпанных снегом камней перестала вдруг вздыматься вверх бесконечной кручей подъема, стала более пологой. Веревка натянулась, выбрав слабину, – Влад ускорил движение.
– Все, народ, кажись, поднялись! – раздался его довольный возглас. – Осталось только разыскать стоянки в этой мутной херне.
Макс понял, что контрфорс закончился, – они вышли на Майлинское плато на высоте четыре тысячи двести метров.
***
Приступы боли приходили внезапно, и к этому невозможно было ни привыкнуть, ни подготовиться. Боль вгрызалась в ногу, разливалась волнами, заполняя собой тело и сознание. Каждый вдох, каждый удар сердца отзывались резкими толчками боли. Боль приняла образ глупого щенка, забавляющегося с любимой игрушкой – резиновой костью. С игривым испугом он отскакивал назад, приседал на передние лапы, прижимал уши, опускал нижнюю губу, обнажая клыки. Потом – резкий бросок вперед и молодые зубы жадно вгрызаются в податливую резину, челюсти сжимаются все сильнее, голова яростно мотается из стороны в сторону.
В перерывах между приступами Дарганов постепенно возвращался к реальности, но эта реальность, материализовавшаяся в низкий свод палатки и непроницаемое всегда спокойное лицо Сан Саныча, была так безнадежно тосклива, что он не хотел впускать ее в себя, продолжая неподвижно лежать с закрытыми глазами. В измученном болью сознании медленной рекой текли мысли – иногда вполне спокойные и связные, иногда – панические, проникнутые жалостью к себе, запоздалой злостью на обстоятельства и завистью к тем, кто остался внизу. Он с готовностью отдавался этому плавному потоку, лишь бы не открывать глаза, не показывать Сан Санычу, что очнулся, не выслушивать уверенных заявлений о близкой помощи и несерьезности его травм, и не обсуждать экономию продуктов.
«Контракт по спирту с осетинами удачный получился. У Завьялова прямо из-под носа увел. Небось, последние волосенки у себя со злости подрал. А теперь чего? Если вообще здесь останусь? Он, сука, быстро все в обратку пустит, условия себе отожмет – осетинам-то деваться некуда будет. Какого хера я сюда поперся? Кому что доказывать? Гид это сраный – спускаться, говорит, нельзя, гробанемся, помощи ждать надо… а где она, эта помощь?.. он чего, хочет дождаться, пока я подохну тут?… кто мне, вообще, его рекомендовал?.. не помню…»
Он не мог простить себе этого мимолетного каприза (именно так он теперь расценивал свое спонтанное решение, воспользовавшись деловой поездкой в Осетию, совершить восхождение на Казбек), который оказался способен в одночасье перечеркнуть все, чего он так долго и с таким трудом
