бы я был художником и мне необходимо было рисовать медузу, то я не мог бы вообразить ближе, подходящее модели.
Это была резкая, поражающая красота, которая овладевает человеком сразу, как чарующий змей и он делается на веки рабом её. И этих рабов было довольно много вокруг неё. Они, очевидно, ловили её желания, её взгляды, как ловят рабы взгляды, желания их царицы. Можно было даже видеть, как борется их человеческое достоинство или просто светское приличие, с унизительною, заискивающею покорностью…
– Кто это? – спросил я шёпотом у соседа.
– Это княжна Барятинская – ответил мне он, также шёпотом, не отрывая глаз от неё, как от притягивающего магнита.
– А! Граф! Идите сюда! Что вы прячетесь?! – закричала она звучным, нежным контральто.
И граф также покорно вскочил и быстро пошел к ней.
– Куда вы пропали или влюблены? В кого?
– В кого же я могу быть влюблён, кроме вас, – заговорил граф. – Ведь вы – царица красоты.
– Вздор! В цариц не влюбляются! Выдумайте что-нибудь поновее, не такое банальное. Вам стыдно! А кто это с вами?
– Это мои знакомые, приятели…
– Приведите их всех сюда. Messieurs![7] – обратилась она к сидевшим вокруг неё. – Я хочу, чтобы наше общество увеличилось. Терпеть не могу мизантропов, эрмитов и солитеров.[8]
И прежде чем она докончила, двое из кружка вскочили и побежали к нашему кружку. И он почти весь тотчас же поднялся и пошел вслед за этими посланными.
Один я остался.
– Княжна Барятинская желает с вами познакомиться и приглашает вас в её кружок, – говорил мне посланный, низко кланяясь.
– Но я этого не желаю!.. – резко сказал я и обратился к моему прерванному чаю.
Посланный отретировался.
Я кончил чай, хотел встать и уйти, но княжна вдруг взглянула на меня, затем порывисто поднялась со стула и быстро, решительно подошла ко мне.
Мне кажется, я и теперь вижу её, как она стремительно приближается; как звенят и бряцают серебряная и чугунная цепи-браслеты на её руках.
– Послушайте! – закричала она резко, с досадой. – Зачем вы хотите оригинальничать? Мы желаем быть вместе и пить чай общим кружком… Ведь мы все здесь братья!.. Севастопольские братья крови, свинца и чугуна… Отчего же вы не хотите?..
– Княжна!.. Я не желал-бы…
– Полноте! Идёмте, идёмте!..
И она бросила на меня такой проницающий взгляд, который, казалось, доходил до глубины души. И притом это был взгляд черных, как уголь, необыкновенно блестящих, жгучих глаз. Она вся, вся её фигура была как бы одно повелительное, волнующееся стремление.
Ноздри её тонкого носа дрожали и раздувались. Дрожали её алые, резко очерченные губы и вся волновалась её высокая, стройная грудь.
Я молча, покорно пошёл за нею, как школьник, поддерживая правой рукой чёрную повязку, на которой была подвешена моя левая рука.
Господа!
Мизантроп – человеконенавистник; эрмит – отшельник; солитёр (от фр. le solitaire – одинокий) – одиночка.
