Анжелика тихо застонала и он понял, что ей хорошо. И наконец разошелся, не сдерживая себя. Подсунув руки и охватив ее снизу, он толкался в ней, толкал ее саму под собой и вместе с собой, уткнувшись куда-то пониже ее уха, чувствуя, как мягко расплющилось под ним все ее нежное тело.
С каждым толчком он ощущал ее все сильнее, к нему возвращался былой опыт. Вершинин наконец сосредоточился всецело на себе, он действовал правильно и уже видел путь к вершине. Поднимался осторожно, обходя опасные камни, могущие покатиться вниз и увлечь за собой, не дав достигнуть цели: он боялся, что на второй подъем ему уже не хватит сил. Зажмурившись, он неожиданно представил себе ту женщину. Она была рядом. Она смотрела на него и была готова отдаться, – и отдавалась, ведь именно под его убыстряющимися толчками мягко вздрагивали ее золотые ляжки. И он понял, что вершина близка, как никогда.
Не давая себе отключиться, по установленному женой правилу, он хотел в последний момент выйти из Анжелики, добровольно отсекая нарастающий поток своих ощущений. Но она то ли не поняла, то ли наоборот, ничего не боялась – она не дала ему даже приподняться, обхватила руками и крепко притиснула к себе. Словно хотела втянуть его еще глубже.
Никогда прежде, даже в самой ранней молодости, – даже познавая свою самую первую женщину – Вершинин не испытывал такого ошеломительного падения в пропасть конца. Он едва не потерял сознания от этого внезапного, свободного и невыразимо счастливого чувства полета.
Похожее, хотя и при абсолютно иных обстоятельствах, он испытал единожды в жизни, где-то в Крыму на обрывистом побережье: добежав до края земли, чудом зацепился за отвесный уступ, под которым расстилался берег – а душа, не сумев удержаться, вылетела из тела и парила в невесомых потоках воздуха над уходящим в бесконечность морем.
Пройдя пик, обмякнув и не имея сил встать, он лежал на ней, с трудом веря в случившееся.
– Приходи еще, – еле слышно продышала она ему в ухо. – Когда захочешь.
Собрав все силы, Вершинин встал, кое-как оделся и вышел, так и не сказав ей ни слова. В ногах чувствовалась слабость. Голова плыла.
Он опять стоял у фенольного пруда. Ему стало одновременно смешно и жутко. Неужто это он десять минут назад собирался наполеоновским жестом отравить город?
Но неужели одной этой решимости было достаточно для того, чтоб распрямиться? Почувствовать себя человеком? Реализоваться как мужчине. И достигнуть высшего для него предела: выпить директорский коньяк и изнасиловать директорскую секретаршу.
Нет, не изнасиловать… Она ведь сказала «приходи еще». Значит, он не совсем пропащий человек, он еще что-то может и кому-то в состоянии доставить удовольствие, которое хочется повторить?!
Он отогнал подленько набежавшие мысли о том, что Анжелика молода и ей в сущности должно быть все равно, с кем заниматься сексом – лишь бы партнер не помешал дойти до точки.
Сейчас ему хотелось верить, что и
