Флоримоном. И отец Раймон де Сансе поспешил вернуть ему бывшего воспитанника, будучи счастлив, что для племянника нашелся попутчик, ибо Флоримон уже готовился отправиться в Пуату один.
– Но почему?.. Почему? – повторяла Анжелика. – Мой брат говорил, что…
Аббат де Ледигьер смущенно опустил длинные ресницы.
– Я так понял, что Флоримон им не нравился, и его отослали, – прошептал он.
Анжелика переводила взор с открытого лица аббата на своего сына. Она с трудом его узнавала. Однако это был Флоримон, но такой вытянувшийся и худой как жердь в своей черной ученической блузе. На тонкой, почти женской, талии, перетянутой ремнем, висели роговая чернильница и чехол с перьями. Двенадцать лет! Он скоро достанет ей до плеча. Свободным непринужденным жестом он откинул мешавшую ему прядь длинных волос, и она вдруг поняла, что поразило ее при виде сына. Он все больше походил на отца. Из детских черт, как из оболочки, возникал чистый профиль, немного впалые щеки, полные насмешливые губы. Лицо Жоффрея де Пейрака, каким оно было, несмотря на уродующие его шрамы. Его пышные, абсолютно черные волосы, казалось, стали вдвое гуще, а в глазах таилась веселая ирония, противоречившая спокойным манерам хорошего ученика.
Что произошло? Она не обняла его и не прижала к груди. Но ведь и он не бросился ей на шею, как это случалось раньше.
– Вы в пыли и, должно быть, устали, – сказала она.
– Действительно, мы утомились, – ответил аббат. – Мы заблудились и сделали напрасно не менее двадцати лье. Мы стремились избежать встречи с вооруженными шайками, наводнившими округу. Возле Шанденье нас остановили гугеноты. Им не понравилось мое церковное одеяние. Но Флоримон их успокоил, назвав ваше имя, и они нас отпустили. Потом на нас напали бродяги, которым просто хотелось заполучить наши кошельки. К счастью, при мне была шпага… У меня создалось впечатление, что в провинции очень неспокойно…
– Пойдемте перекусим, – повторяла Анжелика, понемногу приходя в себя.
Слуги засуетились. Они радовались приезду мальчугана, который долгое время жил в Плесси вместе со своим братом Кантором. Они быстро собрали на стол легкую закуску из фруктов и молочных продуктов.
– Возможно, вас удивляет, что я ношу шпагу, – продолжал аббат несколько жеманным и нежным голосом, – но господин де Ла Форс не выносит вида дворянина, пусть даже священника, без шпаги. Он получил от архиепископа Парижа право на ношение шпаги его капелланами дворянского происхождения.
Осторожно действуя вермелевой ложечкой, де Ледигьер также объяснил, что маршал желает и на войне ежедневно слушать такую же торжественную мессу, как в часовне своего замка. Поэтому иногда можно видеть красочные сцены, когда капеллан служит под стенами осажденного города и дым ладана смешивается с завитками дымов первых пушечных залпов. «Святой ковчег под стенами Иерихона», – в восторге замечал в таких случаях маршал. Вот у кого служил де Ледигьер в отсутствие той, с которой уже не надеялся увидеться и с которой встретился сегодня утром с непередаваемым
