скукой своего семенящего блуждания между ногами идущих, внезапно решила на кого-нибудь напасть и с визгливым лаем кинулась к Тати через треугольник стриженого газона.
– Назад, Принц! Нельзя! – воскликнул Кузьма.
Его накидка взметнулась на ветру, словно язычок нежного, прохладного пламени. Мальчишка грациозно побежал по газону следом за своим питомцем.
Спустя мгновение Тати увидела его глаза – так близко от себя, что у неё перехватило дыхание – они распахнулись вдруг – две зияющие чернотой бездны, две мягко выстланные пропасти. Поманили… Но тотчас же всё исчезло, унеслось, как мгновенный узор табачного дыма – он обернулся назад, туда, где стояли мать и Селия (они теперь вместе склонились над карманным компьютером) – и по тому, как он оглянулся на них, по этому его чуткому движению лесной лани, Тати вдруг с совершенной ясностью поняла, что один лишь страх останавливает юношу, а собственные его желания обращены к ней…
– Принц, нельзя, – снова повторил он, продолжив глядеть Тати прямо в глаза, точно фраза эта могла оказывать гипнотический эффект, или он пытался вложить в неё, как в шифр или в пароль, совершенно другой, сокровенный, смысл.
Внезапным дуновением накидку прижало к лицу Кузьмы, и под нею чётко обозначились контуры его губ. С замиранием сердца Тати подметила, что они именно такие, как она ожидала – округлые, выпуклые, мягкие.
Он склонился и ловко подобрал собачку. Тати залюбовалась тем, как изящно при этом смуглые тонкие руки его, протянувшись, выскользнули из вышитых рукавов.
– Обычно около полудня мы с Принцем гуляем здесь вдвоём, – быстро сказал Кузьма, обращаясь как будто вовсе и не к Тати. Он не смотрел на женщину, почёсывал за ухом собачонку. Та умильно вертела головой, колокольчик на ошейнике у неё тихонько позванивал, на его поверхности играл солнечный луч. Собачонка повизгивала, тянулась острой мордой к изумительно изящным ласкающим пальчикам, каждый из которых Тати мечтала прислонить к губам и не отпускать долго-долго… Не отпускать, позволяя чуть прохладному ощущению поцелуя медленно таять подобно тоненькой льдинке на дне стакана из-под фраппе…
Тати уже успела немного изучить хармандонский и поняла всё, сказанное юношей. Впрочем, это не имело значения; две души могут говорить друг с другом взглядами, устремленными навстречу: женщина и мужчина, говорящие на языке любви, поймут друг друга всегда, откуда бы они ни были родом, и на каких бы языках от рождения ни говорили…
– Кузьма, иди сюда, – донёсся с другой стороны газона спокойно-властный призыв Селии, и юноша, вскинув в последний раз на Тати глаза, как ей хотелось думать, печальные, повернулся и резво побежал прочь – развевалась его накидка, ложась на ветер, как единственное нежное ангельское крыло.
«Он заметил меня!» – пела, резонируя во всем теле Тати, словно отзвук дребезжащей струны в деке, ликующая мысль, – «Заметил, и испытал встречный интерес!»
