кустов вышел Кудеяр и, едва поспевая, пошел рядом со всадниками.
– Какой же ты бедный человек? – усмехнулся Иван. – Ты же злой, кровожадный, беспощадный. Да еще и трусливый – бросил оружие и бежал с поля боя.
– Я бедный! Я несчастный! Я убогий! – заплакал атаман. – Меня пожалеть надо! Мне есть нечего. Никто меня не боится. Купцы мимо проезжают, даже не оборачиваются. Крестьяне бьют. Ярыжки надо мной потешаются. Есть же настоящие удальцы – Стенька Разиня, Емелька Галкин, Соловей Разбойник. А я? Я горький неудачник.
– Как же ты, не веря в себя, со своей грозной ватагой управляешься?
– Нет у меня никакой ватаги. Давно меня бросили мои голубчики-душегубчики, разбрелись по белу свету.
– Что же, ты один шалишь на дороге?
– Один. – Рыжие усы Кудеяра скорбно обвисли.
Юноше стало жалко атамана.
– Поехали, дяденька, с нами. Я – Иван. Он – великий поэт Демьян Скоробогатый. Мы, конечно, не разбойники, но и с нами не соскучишься. Что тебе понапрасну в лесу прозябать? Поехали!
Казалось, Кудеяр давно ждал этих слов. Он веселее засеменил рядом со стременем царевича, смотрел на него мокрыми сияющими глазами и счастливо повторял:
– Поеду, ей-богу, поеду! Да что я, не человек, что ли? Чем я других хуже? Поеду, братцы, с вами, поеду!
– За чем дело стало? Садись на своего борзого коня, и поскакали.
Атаман замялся.
– Мой конь в чаще, у моего скромного жилища. Надо сходить за ним.
Иван никогда не видел, как живут злые разбойники, и сказал Кудеяру, что хочет поглядеть на его дом. Демьян забеспокоился.
– Этот рыжий неудачник заманит нас в свой вертеп, ограбит и прибьет. Ты на его хитрую рожу посмотри. Он же обманывает нас, завлекает. Бац – и все! Вечно памятен нам будь ты, мой брат.
Но царевич не слушал поэта. Он воображал жилище страшного атамана – огромная пещера, по стенам развешано оружие, пол в ярких коврах, сундуки с золотом, серебром и драгоценными камнями, столы с заморскими яствами и винами. Как на такое чудо не поглядеть?
Свернули в чащу. Кудеяр быстро шел впереди. Демьян ехал сзади и недовольно бормотал. Вскоре выехали на поляну – ухоженный огород, покосившийся сарай и ветхая изба, почерневшая от дождей и снегов.
Из лачуги вышла женщина весьма высокая, страшно худая, босая, в истасканном донельзя сарафане. За ней высыпал целый рой ребятишек мал мала меньше. Все рыжие и конопатые, все оборванные и обтрепанные.
– Это моя Феодулия Ивановна! – сказал атаман и покраснел.
– Опять собутыльников притащил, гицель проклятый? – заругалась женщина. – О детях подумал бы, злыдень! Дети голодные сидят! Дома ни крошки!
Иван засмеялся:
– Вот так вертеп! Вот так ватага! Вот так атаман!
Он спешился, достал из дорожной сумы хлеб насущный и подал Феодулии.
– Тетенька, возьми и не ругайся. Мы не пьяницы и не гулены. Мы люди приличные.
Вошли в избу – бедно, грязно,
