Лысик сказал: поспать!
Это вариант. Если задрыхну – вернусь, стопудово. Простите, ангелы, вы, канеш, белые и у вас пахнут цветы, но как-то в Залесье оно привычнее. Да и как там Тотошка без меня! Не могу бросать, приручила ведь.
И баба Кора. И Гиль, огромный, зелёный Гиль. И все. Даже Тодор с кашалотами лучше, чем здесь.
Зато будет что рассказать, представляю, как станут ржать! И будут говорить, что гоню. А я пообижаюсь, но потом поржу с ними.
Хочу домой.
В холщину. На бабыКорины нары.
Беру зелёный кружочек. Глотаю. Лезу назад, ёрзаю, мощусь. Вот так.
– Зеньки закрывай и бай-бай, – шепчу под нос. И внутри становится хорошо. К ним. Только бы скорей…
Цветы пахнут… сладко-сладко… аж голова плывёт…
… и потолок… белый… всё белое…
… прибор воет тоненько, как Тотошка…
… скоро…
…нары подо мной вертятся волчком.
Бывай, Небесная твердь.
А потом серое всё и лечу.
***
Даже больше чем дождаться «Харон», Карпыч мечтает в отпуск. Рвануть в Летнюю губернию, где пляжи с пальмами и бабы сплошь голиком. Он был один раз, знает, что говорит. Кутил там сутки напролёт, до зелёных человечков.
Но отпуск не дают, сволочи.
Сами там, тычет наверх, жируют, по баням да курортам, а ему здесь загибайся, в Зимней.
– Разтудыть их в калину! – беззлобно, впрочем, ворчит он и садится чистить бердандку. – Охота скоро, малец. Надо успеть.
Бить будет звезды.
Говорит, всегда до двух десятков в одну охоту сносит. До земли, правда, хорошо если две-три долетит, но и их не найти.
– Вот был у меня Барбос. Ух, он их таскал. Днями мог. Я палю, он сидит рядом, хвостом бьёт, скулит. Только крикну: ату. И всё, погнал. Только лапы задние поперед передних летят. Так уели его, гады.
Уели – фигурально. Забрали и – к спящим. Ей-ей, он уверен. Когда-то хотел разнести Небесную Твердь и спящих. Добрался бы, уверен. Но теперь поостыл. Гори оно всё … Только вот от спящих все беды этого мира. Но то ли ещё будет, если проснуться…
Поэтому и создали ангелов. Не спящих беречь – нас от них.
Но говорит это Карпыч без уверенности. Потому что ничего нет в этом мире верного. И, может статься, весь он, привычный нам, вещный – лишь сновидение тех, кто почиет в Небесной Тверди.
Но вот только я не хочу, чтобы Карпыч оказался прав.
***
Ну блииин…
Ну почему? Лысик подсунул мне не тот кружочек?
Зараза!
Кароч, я снова на этих нарах, в светлой комнате с приборами. Белых рядом нет, рядом – баба. Снова правильная. Ей за тридцатник, явно, но выглядит как новенький тьёнг.
– Чего надо?
– Невежливо, Мария Юрьевна.
Она качает головой, и золотистые локоны смешно подпрыгивают, как пружинка, пиу-пиу.
Гы.
