style="font-size:15px;"> А? Меня? К доктору? Ладно, сейчас иду. Погоди минутку, сестричка, не видишь – я по мобильнику разговариваю. С адвокатами.
Не отвлекайся, дружище. «Зачем существует зло?» – это старикашкин вопрос. Рамакришна подумал и говорит: «Чтобы завязать сюжет».
Пауза.
Пауза.
Специально паузу делаю, дружище, тебе на осмысление. Думай пока, а я к доку сгоняю. Видно, опять ему помощь требуется, без меня никак психов вылечить не может.
Уф-ф… Ложная тревога. Не меня, оказывается, док вызывал, другого психа. Ну, то есть, другого больного… Блин, я хочу сказать… Ладно, не парься. Лучше скажи – понятно теперь, зачем я столько трындел, пока до главного добрался? Зачем все то, что ты воспринимаешь как «зло»? (Зло в кавычки поставь, Ботан, это ж не взаправду).
Чтобы завязать сюжет!
И, кстати, в некоторых пересказах старый пень, что вопрос задавал, после ответа Рамакришны обрел просветление. Ты уже испытал самадхи, дружище? Ну, или на крайняк – саттори? (В Яндекс, все в Яндекс!)
Я, когда слова произношу типа «самадхи», «саттори», «чакры», «праны», знаешь, что вспоминаю? У тебя бывает, дружище, что слово, или запах, или там музыка одним махом переносят в другое место, в другое время?.. У меня тоже. Так вот, мне сразу вспоминается один весенний вечер…
Вот представь: маленький репетиционный зал, окна настежь, с улицы доносятся детские голоса и запах лип… (Представил? Ну, как будто кино смотришь, да?) Посередине помещения студийный рояль с желтыми от времени клавишами, в углу ударная установка «Амати» – та, наоборот, новенькая, тарелки сверкают, пластик на барабанах совсем свежий. Рядом на боку лежит контрабас, поблескивает мебельным лаком, напротив окна – операторский пульт. Кругом провода, микрофоны, пюпитры с нотами…
Девяносто второй год, дружище, май месяц. Я подрабатываю в спецшколе с музыкальным уклоном. Платят мало, но приходится крутиться на трех работах, чтобы семью прокормить. А главное – в школе есть зал, инструменты, есть возможность заниматься джазом. Мы собираемся с ребятами вечерами, играем, экспериментируем, импровизируем. Готовим концертную программу, записываем студийные варианты.
Мы счастливы. Заняты любимым делом, и плевать, что наша музыка не имеет коммерческой ценности. Плевать. Мы занимаемся тем, что нам нравится больше всего на свете. Творим Музыку. (Ботан, последнее слово напиши с большой буквы, уж ты-то меня понимаешь…)
В закутке за перегородкой журнальный стол, три стула, старенький сейф. В нем бутылка «Амаретто». В перерывах мы дринькаем по чуть-чуть, буквально по тридцать капель, и – странное дело! – больше и пить-то не хочется. Не веришь? Думаешь: «Как это так? Виргус, да чтобы не хотел надраться?!» А, между тем, это правда. Мы пьяны от другого – от вдохновения. Может, ты слышал это слово, дружище.
Только что записали хороший дубль. Сидим с пузатыми рюмочками в руках, усталые, довольные, улыбаемся друг другу. «Чем х-хороша живая музыка? – говорит, слегка заикаясь, Леша Иванов, пианист. Обычно немногословный,
