с шавкой в ладонях, что-то ласково и строго ей говорил, шавка сладко жмурилась на солнце, но при этом грозно рычала. А я залюбовался им… суперзвезда! Что-то у Маяковского есть, об ужасе такой работы в Париже… Мрачно поэт смотрел! Сгущал краски… Мадам грациозно выпорхнула, подошла к… даже не могу подобрать слово, как его назвать, все наши термины слишком унизительны, взяла собачку, и они некоторое время озабоченно обсуждали ее непростой характер, потом нежно расстались… все-таки любовники? Хотя слишком большой социальный контраст… или у них это не акцентируется?
Потом появились еще две дамы – и я с завистью слушал их любезный и даже радостный разговор с… не могу подобрать достаточно звучное название его должности. Может, сплошь родственники к нему идут? Да нет. Просто – французы!
Потом он вышел на солнце с мобильником и строго выговаривал кому-то… возможно, сыну за недостаточное прилежание в учебе? Вот люди!
Потрясающая встреча ждала меня и на русском кладбище в Ницце. Рене Герра, великий знаток русской эмиграции, согласился показать мне могилы эмигрантов, когда я об этом попросил. И глянул на часы.
– Ровно через полчаса вся Франция уйдет на обед. Время обеда для французов священно… Успеем ли?
– Но для тех, к кому мы направляемся, обед, мне кажется, уже не играет той роли?
Мне казалось, что такие шутки, с каплей цинизма, в веселой Франции допустимы. Но Рене строго глянул на меня. Не проканало!
– Потом… те, кто там лежит, мне кажется, вовсе не французы, а русские? – добавил я.
– Все, кто собирается жить во Франции, должны научиться жить по-французски и обедать, в частности, как они, – отчеканил Герра.
«И даже покойники?» – чуть было не брякнул я, но вовремя остановился. Но Рене, кажется, просек мою мысль и поглядел на меня еще более строго.
– И даже русские сторожа русских кладбищ! – гордо произнес он. – И именно он нас и ждет.
– Потомок аристократа? – уточнил я. Аристократы – педанты, знаю я.
– Нет. Местный бомж, – уточнил Герра. – После того, как по пьяни утонула в море его жена, он совсем было опустился, и я устроил его сюда. И он снова обрел свое достоинство. И сейчас ничто не помешает ему через десять минут запереть ворота и уйти обедать на неопределенное время.
Во, гордый человек!
– А нельзя ему позвонить?
– А что это изменит? – пожал плечом Рене.
Однако пошел в свой кабинет и некоторое время там разговаривал. Вышел довольный.
– Я сказал ему, что приведу русского писателя, и он согласился подождать. Поехали.
Мы ехали вверх по крутым асфальтовым улицам, сквозь решетки торчали ветви с цветами.
Остановились у деревянных ворот в высокой насыпи. Рене постучался бронзовой стучалкой в виде ладони. И калитка открылась.
Худой
