было видно, что здесь принимаются циркуляры свыше, которые, распадаясь на приказы, следующей волной попадают на столы зама и завучей, а оттуда в виде указаний доходят до умов ниже стоящего педагогического персонала. Не зря огромный шкаф, тянувшейся вдоль правой стены, был напичкан деловыми бумагами и в конце кабинета находился стол-бюро с проводным телефоном и служебным компьютером, как раз под портретом президента на задней стене, а истёртый паркет покрывал хорошо сохранившийся малиновый «архиерейский» половик. Всё говорило о том, что здесь происходит напряжённейшая, подчас изнурительная работа мысли и воли. Поэтому, чтобы руководящий ум не переутомился и ЦНС «высшего разума» не давала сбои, для релаксации в интерьер кабинета предусмотрительно поместили аквариум с краснопёрыми лупоглазыми тварями, располагавшийся в дальнем левом углу на тумбочке. Несмотря на гнилые рамы и стоящего на подоконнике с огромными колючками кактуса, который принципиально лет уж пять не расцветал, расслабляющим элементом можно было так же посчитать и вид из двух окон, идущих по левой стене и выходящих во двор, на котором в центре покоилась клумба с бархотками, а на заднем фоне росли в живописном беспорядке заросли боярышника. Правда, на одну треть двор закрывался (как раз над входом в школу) непритязательным щербатым козырьком, на котором кое-где рос мох и даже маленькая берёзка. Но ведь это тоже природа, которая облагораживает наши помыслы и ослабляет натянутые нервы.
Когда я вошёл, то застал довольно странную картину. Анатолий Владимирович стоял и, задрав голову со своими дряблыми бульдожьими щеками, смотрел на грязный известковый потолок с люминесцентными лампами. Казалось, он меня не замечал. Наверно, думает, что надо натяжные потолки примастырить или заменить одну неисправную лампу. Но я ошибался. В действительности, он наблюдал за синей, здоровой, как лошадь, мухой, которая ползала по потолку. Я это понял только тогда, когда спустя две минуты, директор начал крутить головою, сопровождая взглядом полёт насекомого до тех пор, пора последняя, ударившись о стекло, противно жужжа, не заелозила по его поверхности, не догадываясь своими куриными мозгами вылететь на волю через открытую фрамугу. Только тут директор обратил внимание на меня.
– А, это вы? – произнёс он, нисколько не смущаясь, что столько времени я наблюдал его за столь несолидным для директора школы занятием. – Присаживайтесь, Дионис Валентинович.
И указал мне на стул возле его стола. Сам же он сел за кресло на скрипучих колёсиках, находящееся по другую сторону стола. Сложив руки перед собой с перекрещивающимися пальцами, Анатолий Владимирович начал нервно вращать большими пальцами по кругу по принципу барабана в револьвере. Я знал за ним эту особенность, когда он хотел довести себя до определённой степени праведного гнева. Три морщины на его челе углубились, а его зрачки, смотревшие сквозь линзы очков, уже изучали меня, как вредоносного микроба под мощным микроскопом. В неотутюженном светло-сером в полосочку костюме он напоминал научного аскета,
