style="font-size:15px;"> Юлька не соврала?!
Пока внутренние метания сжигают изнутри всё вокруг живёт своей жизнь, как бы со мной и как бы без меня!
Мужчина покорно встаёт, подходит к обнимающимся, нам, точнее, обнимают меня, так как захват таков, что я даже руки в локте согнуть не могу. После того, как меня соизволили отпустить, мужчина спокойно целует меня в лоб и произносит:
– Здравствуй, милая.
А я стою. С широко распахнутыми глазами смотрю на незнакомца. Где-то там Сати Всеволодовна весьма выразительно кашляет в кулак.
Проходит секунда, потом ещё одна.
– Добрый день, – лепечу я.
– Бедная моя девочка, – женщина переводит взгляд на мужа. – Сашенька. Говорила же я тебе, что твои репрессии с учёбой в закрытом пансионате ни к чему хорошему не приведут! Смотри, что они сделали с нашей доченькой! – и сокрушительно добавляет. – Мишенька точно её не узнает!
Я едва не падаю в обморок как кисельная барышня в романах которые читают наши «смотрительницы».
Следя за их разговором, видимо обо мне, потому что женщина постоянно косится на меня и постоянно пытается поцеловать, я невольно задумываюсь, а может быть это мои настоящие родители? Но всё сразу отметаю, когда слышу о пансионате. Остаётся открытым вопрос: я одна не понимаю, что приходит? Пока я раскладывала всё увиденное и услышанное по полочкам в своём сознании, мужчина спокойно, как и прежде произносит.
– Милая, тебе не кажется, что тебе пора отдохнуть? Всё-таки перелёт был тяжёлым?
Женщина до этого гладившая меня ласково по макушке замерла, и я тоже дышала через раз.
Чётко осознала несколько вещей! Первая – дама не в себе! Вторая – меня с кем-то путают! А ещё пора бы уже сказать «второе» вслух! Открываю и сразу же закрываю рот, всё под тем же тяжелым взглядом! Что б её!
– Что ты такое говоришь? Я не видела дочь в живую уже практически десять лет! – возмущённо взвизгивает женщина.
Голова пошла кругом. Какие десять лет? Я живу тут с младенчества и, причём здесь вообще я. Бросаю украдкой взгляд на Сати Всеволодовну и вижу, как она еле заметно прикладывает палец к губам. Страшно оттого, что я даже не могу ничего сказать, просто безвольно молчу, молчу потому, что мне запретили.
И это бесит и пугает одновременно. Спектакль продолжает затягиваться как удавка на шее.
– Допустим, не десять, а семь, – и мужчина говорит так ласково, что и мне самой хочется повиноваться его голосу. – Родная моя, у нас с Лизой сейчас будет долгая и душещипательная процедура, – он замолкает. – Помнишь, я говорил тебе, это же всё конфиденциально.
Боже… Меня, что на органы разделают? Паника захлёстывает волной.
– Ах, да все ваши штучки дрючки с подпольным обучением! – вспыхивает женщина и вмиг становится агрессивной. – Но, всё же, ты прав, – мягко и нежно произносит женщина.
Контраст.
Мои руки холодеют, и я теряю нить реальности. Меня как будто
