того происшествия – вспоминается так ясно, словно все это случилось вчера. И тогда мне приходится отгонять от себя подобные воспоминания.
– Я вас понимаю, – кивнул граф. – Как это произошло?
В этот момент слуга поставил перед Кэтрин блюдо с запеченной рыбой, окруженной нежными устрицами, и чувство близости, на мгновение возникшее между ними, было разрушено. Тяжело вздохнув, Кэтрин повернулась к собеседнику и внимательно посмотрела на него. «Удивительно… – думала она. – Почему я открылась перед ним, почему вообще что-то ему ответила?» И действительно, она ведь никогда ни с кем не говорила о том несчастном случае и о своей семье. Уже очень давно она обнаружила, что если не говорить о родных, если не пытаться вспоминать их, то боль становится не такой острой.
Снова вздохнув, девушка проговорила:
– Лорд Грейхок, скажите, а вам хотелось бы, чтобы я в беседе с вами задавала глубоко личные вопросы о вашем прошлом?
Граф вскинул брови и поерзал на стуле. Ее вопрос явно застал его врасплох, но все же он спокойно ответил:
– Нет, не могу сказать, что мне этого хотелось бы.
– Вот и я не хочу, чтобы вы меня расспрашивали. – Взяв вилку, Кэтрин вонзила ее в горячую рыбу.
– У меня создается впечатление, что вам нравится выдавать мне интересующие меня сведения маленькими порциями, – заметил граф.
– Ошибаетесь, милорд.
Какое-то время они ели молча, но в конце концов он спросил:
– А может, вы считаете меня назойливым или излишне любопытным?
– Излишне любопытным? – переспросила девушка. – Что ж, возможно. Хотя в данном случае любопытство представляется вполне простительным. Наверное, вам просто захотелось узнать, почему здоровая во всем остальном молодая леди вынуждена пользоваться при ходьбе тростью.
Граф молча кивнул, и Кэтрин, одарив его подобием улыбки, отправила в рот очередной кусочек рыбы.
– Нога была сломана? – спросил лорд Грейхок, подхватывая вилкой сразу двух устриц.
Да, сломана, причем дважды. Кэтрин могла бы сказать ему об этом, но она не любила говорить о своем увечье. Когда она наконец поправилась после второго перелома, то решила, что больше никогда не будет терзаться из-за ноги – пусть даже теперь-то стало окончательно ясно, что она уже не сможет бегать, прыгать и танцевать, как другие юные леди. И даже спускаясь и поднимаясь по лестнице, она проявляла предельную осторожность. Но с помощью своей верной трости Кэтрин могла вполне сносно ходить. Могла даже донести чашку чаю от буфета до обеденного стола, не расплескав ни капли.
Прожевав, девушка повернулась к графу и, смерив его недоверчивым взглядом, спросила:
– Разве я не сказала, что не хочу говорить о своем прошлом?
– Я подумал, что вы имели в виду несчастный случай, – с простодушной улыбкой ответил граф. – А сейчас я заговорил только о вашей ноге.
Кэтрин нахмурилась и пробурчала:
– Это одно и то же, и вы прекрасно об этом знаете. Так что не притворяйтесь.
– Я
