кирпичным сараям в глубине. Там отобрали у меня ре-
мень, сняли с туфель шнурки, вытащили из кармана монтёрский
нож и плоскогубцы – инструмент, с которым я никогда не расста-
вался.
Перед железной дверью камеры я было упёрся:
– Погодите, меня здесь один человек ждёт! Который привёл меня.
Где он? Нам поговорить надо!
Дежурный усмехнулся:
– Он занят.
– Всё равно передайте ему, что я тут!
– Обязательно передам…
Заступив порог камеры, я безрадостно огляделся. На одной из
коек, угнувшись, сидел бледный полный мужчина.
– Здравствуйте! – сказал я, ещё не теряя оптимизма.
Толстяк тупо взглянул на меня:
– За что угодил сюда?
– Сам не пойму…
– Дурак! Ляпнул что-нибудь?
– Кто его знает. Я человек простой.
Принесли ужин. Принюхавшись к еде, я отодвинул свою ми-
ску.
– На такой харч у меня аппетита нет. Лучше поголодаю до
завтра. К обеду меня, наверное, уже отпустят.
– Эх, ты! – чуть не взвизгнул сосед. – К обеду! А может быть, к за-
втраку? Они поторопятся… Тебя, небось, жена ждёт, детишки?..
– Ждут… – вздохнул я.
– Так вот пусть наберутся терпения… Лет на десять!..
– Не пугай! Я не уркаган и не враг народа!
– Дело говорю. Я здесь уже шестой месяц и кое-что понял. У нас
на мехзаводе авария произошла, – меня и арестовали. Теперь хо-
тят, чтобы я себя оговорил… По их логике, если я из бывших, то,
выходит, самый, что ни на есть, вредитель.
«А может ты и в самом деле враг народа?..» – мрачно подумал
я, и с той минуты уже рта с ним не раскрыл: и когда он попытался
расспрашивать меня, какие новости на воле, и когда среди ночи
вдруг ни с того ни с сего расплакался по-бабьи.
Все дни, которые мне пришлось провести с ним в камере, от-
ношения между нами оставались натянутыми. Позже я очень по-
жалел о таком своём отношении к нему, но что-либо поправить
было поздно. Мой сосед тоже замкнулся. Он теперь не заговари-
вал не только со мной, но и с теми двумя, которых через неделю
посадили в нашу камеру.
К этому времени я уже привычно ел из тюремной миски. Только
вот со своим положением арестанта по-прежнему не смирился.
Напротив, день ото дня в моей голове всё прибавлялось убеди-
тельных слов в доказательство произошедшей в отношении меня
ошибки. Только выслушать их было некому. Про меня точно на-
всегда забыли.
Допросы начались лишь на десятый день.
В полночь разбудили и повели к следователю. Тот сидел на вто-
ром
