Ниночке Сафроновой! Ничего себе, – проговорил Олег, когда Светлана исчезла. – Не знал, что они знакомы. Ниночка Сафронова! Вот уж кто действительно гениально-безумна среди наших подруг по подполью!
– Слышали ли вы, Олег, что-нибудь о Кирилле Лесневе? – спросил Омаров. Они были уже в саду при библиотеке.
– О, да! Эзотерики, восточная мудрость…
– Я не очень-то смыслю во всем этом, – продолжал Омаров, – но я хотел бы как-нибудь его пригласить на вечер к себе… Не знаю, только, как до него добраться.
Сад при библиотеке был нежен, затаен и словно пронизан пушкинским временем…
Омаров уговорил Олега и Беркова заглянуть по пути в Артистическое кафе. Там они втроем уютно отдохнули – очевидно, даже в двадцатом веке есть места, где можно расслабиться. Наконец, простились в предвидении большого вечера у Омаровых.
– После Владимира я всегда в размягчении, – сказал Олег Борису, когда они садились в троллейбус.
Они спешили на квартиру Олега, куда должны были прийти «книжники», то есть люди, продающие малодоступную литературу на черном рынке.
«Книжники» пришли вовремя, но не успели они вынуть свой товар, как раздались неожиданные шесть звонков и появилась Катя Корнилова.
– Все книжками интересуетесь, – мрачно заметила она. – Вы хоть знаете новость последнюю, страшную: Максим Радов умирает!
– Как умирает?! – содрогнулся Олег, и холодок прошел по спине.
Максим Радов был молодой художник-неконформист, достаточно известный в Москве, и было ему всего двадцать пять лет. Слава его только начала восходить, и пророчили ему необыкновенное будущее.
Евгений Головин. Энигма. 1979 год
Алексей Смирнов. Семья. 1960 год
Глава шестая
Весть о том, что Максим Радов «умирает», ошеломила всех знавших его, а знали его многие. Было известно, что он болен, но никто не ожидал такого жуткого поворота. Оказалось, что окончательный диагноз (какая-то редкая болезнь) практически не дает никаких надежд на выздоровление. Причем все должно кончиться довольно быстро. И наконец, так получилось, что диагноз не удалось скрыть – в том числе и от больного.
Приговор этот совершенно сразил Радова. Правда, теоретические надежды – и то только на чудо – оставались: бывали единичные случаи спонтанного самоизлечения от этой болезни; но их было до невероятности мало, всего несколько за всю историю медицины. К тому же силы его быстро таяли, но в больнице Максим не хотел долго оставаться: он измучился там… Лишь эти теоретические надежды на самоизлечение, о которых он где-то вычитал, давали ему возможность не сойти с ума от ужаса. Максим был абсолютно не подготовлен к смерти – ни в каком смысле.
– Нежен он очень, – говорил один странный, закутанный в одеяло старичок с соседнего двора. – Я когда таким в глаза гляну, сразу чувствую – скоро умрет. Молод, за жизнь цепляется,
