кровь, ни любовь.
– Здесь нет ничего съестного? – с надеждой спросил профессор, открыл бардачок и стал вытаскивать оттуда разнообразные предметы: колоду потрепанных игральных карт, на которых красовались крупные женщины разной степени раздетости («Потрясающе интересно», – пробормотал профессор), пару наручников, бумажный пакет сплюснутых пирожных – «папоротниковых корзиночек» из пекарни Гудфеллоу и Стивена, моток бельевой веревки, большой кухонный нож и полицейское удостоверение с фотографией, на которой был Чик – только менее мясистый и менее лысый.
– Только не спрашивайте, как мне удалось его заначить, – сказал Чик.
– Как вам удалось его заначить? – немедленно спросила Терри.
– Иди нафиг. – Чик запихал все обратно в бардачок, кроме пирожных, которые разделил между сидящими в машине.
– Так, значит, Чик, вы служили в полиции? – спросил профессор Кузенс, а затем обернулся к нам, ухмыльнулся и сказал: – «Легавый», верно? – будто мы нуждались в переводе.
По словам Чика, не самого надежного из рассказчиков, он был детективом-инспектором до некоего недоразумения, которое случилось на отпуске в Лансароте и из-за которого он попал в беду.
– Если бы стерва не разевала пасть, все бы обошлось, – сказал Чик.
«Стерва», как выяснилось, жила сейчас в Эрроле, в новом доме – этот дом служил любовным гнездышком ей и ее новому «хахалю», который, как утверждал Чик, находился у нее на содержании, а с девяти до пяти оценивал потери для страховой компании. Чик злобно отрапортовал, что у содержанца густая шевелюра и новенький ярко-желтый «Форд-капри 3000» и он считает себя пупом земли. Стерва, содержанец и сраные сопляки вступили в заговор с целью погубить и разорить его, Чика.
– Собачья жизнь у вас, Чик, – сказал профессор Кузенс и сочувственно похлопал Чика по волосатой руке.
Чик отдернул руку и невнятно буркнул что-то про голубеньких. Я не могла не заметить, что у Чика брови почти срослись на переносице – верный признак волка-оборотня. Во всяком случае, так говорила мне Нора.
– Толкните меня, если глаз за что-нибудь зацепится, – сказал Чик.
Профессора передернуло, а Чик, кажется, тут же уснул. Скоро и сам профессор захрапел на переднем сиденье. Взглянув на Терри, я увидела, что она впала в свою обычную нарколепсию. Я развлекалась, наблюдая за чинной пригородной жизнью – матери толкали коляски, старушки подметали дорожки перед домом. Через полчаса из дома, за которым мы должны были следить, вышла женщина. В ней не было ничего от блудницы Иезавели, – наоборот, она выглядела, если можно так выразиться, замечательно обыкновенной. Лет тридцати, с короткими каштановыми волосами, в неприметном плаще. В руке она держала обычную сумку, с какими ходят в магазин. Казалось, она собирается по хозяйственным делам, а вовсе не к любовнику на тайную встречу. Она поздоровалась с другой женщиной, выгуливающей лабрадора, а потом села в «хиллмен-имп», припаркованный у бордюра, и уехала. Я не стала будить Чика. Решила, что эта женщина имеет право ездить куда надо без помех со стороны совершенно незнакомых
