так весело – мученическая кончина императора Александра II оставила неизгладимую печать, народ чтил его как освободителя.
После Нового года быстро пролетело время, настала Пасха и экзамены. Вышли в лагерь, старшему классу назначены были топографические съемки и решения тактических задач в поле. Я работал быстро и чисто, многим помогал, а за то меня угощали молоком на ферме княгини Шаховской. В конце июля были на маленьких маневрах около Химок. 8 августа после смотра командующий войсками поздравил нас подпрапорщиками, а 10 августа я уехал в месячный отпуск домой в Ярославль, на радость родителям. Целыми днями я с Сашухой Ушаковым пропадал на охотах. Нежинский полк на лагеря ушел в г. Тулу, и ему приш лось отрывать погибших при крушении поезда от на воднения около г. Черни. В середине сентября полк прибыл в Ярославль, и я явился новому командиру полка полковнику Казимиру Мартыновичу Адамецкому. Я был зачислен в 4-ю роту к командиру роты капитану Абуладзе. Командир 1-го батальона был подполковник Степан Захарович Костырко.
Полк стоял в Николо-Мокровских казармах, а я остался жить дома за рекой Которослью. Трудно было ежедневно два раза ходить на занятия за три версты, т. е. делать ежедневно 12 верст, но мне сделали льготу – я ходил только на утренние занятия, зато работал на совесть – молодые солдаты вышли одни из лучших в полку.
Для меня было невыносимо ходить в караул в тюрьму: я положительно не мог слышать лязга и звона кандалов и запаха арестантских камер… День караула в тюрьме я вычеркивал из жизни. Я не мог дождаться смены с караула. Раз, сбираясь в караул в тюрьму, смазавши револьвер и зарядивши его, вдруг вздумал поверить его действие: грянул выстрел, и пуля впилась в стену, с этих пор стал верить, что «и палка стреляет».
Мне исполнился 21 год, я стал интересоваться барышнями. Помню Настю Завьялову, Катю Полянскую, Раю Бочарову, Катю Кореневу, которые засматривались на меня.
Первый раз в жизни я увидел в Ярославском городском театре, 4 ноября 1882 года, оперетку «Орфей в аду», я с удовольствием смотрел эту оперетку.
Новый, 1883 год встречал дома. Дела шли хорошо – брат Александр помогал отцу. После Нового года меня представили в прапорщики, и 27 февраля я был произведен. Через недели две я надел офицерскую форму, но странно: я подпрапорщику больше был рад, чем чину прапорщика. Содержания я стал получать 47 руб. с копейками… но надо было теперь одеваться, а это было трудно[42]. Я никуда не ходил, ни в собрание, ни на бульвар, ни по знакомым – знал пока только церковь да лес. По-прежнему много читал. У меня была отдельная уютная комната с отдельным ходом через терраску и садик, мне было хорошо, и тепло, и уютно. Из окна виден был с юга весь Ярославль: от собора до церкви Пятницы на всполье. На меня сильное впечатление производил благовест ко всенощной: ровно в 6 часов ударял соборный колокол, и с третьим его ударом все 40 ярославских церквей подхватывали, и могучий гул разливался над городом… Из всех звонов выделялся Власий
В отличие от нижних чинов (к каковым относились подпрапорщики), офицеры должны были обмундировываться за свой счет, что при многообразии положенных офицеру форм одежды и необходимости чистоты и опрятности тяжким бременем ложилось на небольшое жалованье молодого офицера.
