этот момент, – когда мой дедушка, отвернувшись от окна, сказал ей: «У меня появилось на редкость странное ощущение в ногах».
Она не посмотрела на него. И вскоре пожалела об этом. «Дэниел, – говаривала она мне позже, – всегда смотри на того, кто говорит с тобой, всегда». Я могу с уверенностью сообщить, что обычно никто и не думает пялиться на собеседника. В данном случае она не взглянула на него. Продолжая подпиливать ногти, она сказала: «Тогда присядь».
Но он не присел. Он упал прямо на ковер, перевернув прикроватный столик и разбив декоративную вазу, которую моей бабушке пришлось купить, прежде чем выписаться из отеля. Кровоизлияние в мозг. Умер мгновенно. В шестьдесят шесть лет.
«У меня на редкость странное ощущение в ногах». Как вам такие последние слова?
Короче говоря, бабушка принадлежала к поколению, которое не устраивало переполохов. Не поднимало шума. Они проглатывали любые горькие пилюли, преподносимые жизнью, и стойко продолжали жить. Ей даже в голову не пришло бы возвращаться с телом своего мужа в Штаты, дабы его могли с почетом проводить многочисленные отпрыски. Нет, она не хотела никого волновать, поэтому прямо на следующий день, в присутствии местного священника, деда кремировали. Она выполнила свой долг, выписалась из отеля и улетела домой. Ей пришлось заплатить за перевес багажа, доставив домой дедушкин чемодан, эта подробность неизменно вызывала у моего отца приступ ярости (обычно он с трудом воспринимал любые, излишние, на его взгляд, финансовые затраты). Однако что случилось с пеплом, никому не известно.
Положение моего давно почившего дедушки задело меня за живое. Я покинул поминки в состоянии яростного отвращения: слишком типично для моей родни позаботиться о доставке домой одежды умершего, но не уделить внимания его пеплу. Как могли быть забыты его останки, вверенные какому-то заокеанскому Чистилищу в стране, где никто из нас никогда не жил, где они пребывали в одиночестве и забвении? Разумеется, я живо представил, как урну с моим собственным прахом оставят гнить в каком-то далеком хранилище и мои дети никогда не навестят его, поскольку им и сейчас-то, чисто формально, позволяли видеться со мной лишь раз в неделю с трех до пяти часов дня, в местах, выбранных их матерью. Но всякий раз, когда приближались эти несправедливо короткие часы наших встреч, их мать оставляла сообщение у секретарши их отца, сообщая, что: «Дети больны/ отправились на школьную экскурсию/ готовятся к контрольной/ или просто не могут встретиться со мной в тот день». Увы, законодательная система неизменно снисходительна к матери, независимо от того, насколько она вероломна и мстительна. И как бы ни старался отец…
Но это уже другая тема.
Итак, после возвращения в Сан-Франциско я раздобыл названия всех похоронных бюро в том городке Ирландии и между телефонными разговорами со звонившим мне адвокатом, посещением судебных заседаний – хотя мог бы с тем же успехом выбросить несколько тысяч долларов в мусорную урну вместе с зажженной спичкой, – редкими посещениями
