бывало.
– Ну?.. – говорит Дракон. –
Как прошло?
– Отлично! – выдыхаю я наконец.
Мы с Типпи плюхаемся
на Драконову кровать,
хотя – по идее –
должны бы готовить ужин.
– Решено: мы остаемся, – говорит Типпи,
а я киваю.
В голову сразу лезут мысли
о Джоне –
так и вижу
его ореховые глаза
и руки, испещренные звездами.
Прогоняю его,
этого парня,
с которым только познакомилась,
которого я почти не знаю,
ведь нельзя,
чтобы он был единственной причиной,
по которой мне нравится школа.
Мне срочно нужны другие причины.
Мне нужны еще причины,
не то
я сойду с ума
от влечения.
Никто и не вспомнил
На ужин едим печеную картошку.
Хрустящую кожицу и пушистую мякоть
топим
в соусе из сливочного масла, сыра и тунца.
Мама спросила про школу,
но лицо у нее не такое заинтересованное,
как мы ждали – или надеялись.
Ест она медленно,
разглядывает пузырьки,
что на цыпочках поднимаются
на поверхность
ее минеральной воды,
а папа лежит в кровати,
прованивая белое постельное белье,
отсыпаясь
после виски.
Никто и не вспоминает
про лишнюю картофелину,
остывающую в духовке.
Никто не говорит о том,
что из коридора
несет блевотиной.
Мы беседуем тихо,
с набитыми ртами,
и надеемся,
что завтра все будет
иначе.
Об эгоизме
– Давай-ка обсудим наш визит в церковь, –
говорю,
когда мы с Типпи
укладываемся в кровать.
– Ты из-за сигареты расстроилась?
Господи, Грейс! –
Она вздыхает,
и на секунду
я себя ощущаю ребенком
по сравнению с ней.
– Могла хотя бы спросить.
Нет нужны говорить ей,
что наше дурацкое тело
не расцепилось, как ему было положено,
и если умрет Типпи,
умру и я.
– Извини, – говорит она. –
Можно мне курить?
Я отворачиваю голову
и все тело, насколько это возможно,
к стене.
Что
