из-под пси-наблюдения уличная толпа становилась опасной, должна была насторожить любого. Этого не произошло по смехотворной причине, коренившейся именно в прославленной и привычной надежности Системы – никто не знал, чем чревато ее разрушение.
Искусственное происхождение беспорядков сделалось очевидным лишь несколько часов спустя, когда обезумевшие под прицельными пси-наводками люди уже рвались в административные кварталы Порт-Калинуса. Поднятые по тревоге части жандармерии пошли в бой, едва защитившись легкими касками, их смяли почти мгновенно, чудом вырвавшийся из человеческой мясорубки лейтенант плакал, размазывая слезы и кровь по копоти, запятнавшей щеки.
– Они лезут на излучатели! Они сошли с ума!
К вечеру следующего дня Порт-Калинус погрузился в агонию – полыхали, испуская жирный чад, перевернутые машины, на тротуарной плитке хрустели обломки витринного стекла. Остатки потрепанной жандармерии, экипировавшись детекторами и тяжелой пси-броней, тщетно пытались захватить неуловимых псиоников – вожаки бунта к славе не стремились и чаще всего умели прятать концы в воду.
Кого-то били обезумевшие горожане. Кое-кого расстреливали на месте солдаты. Уцелевшие участки полнились арестованными – избитые люди, скученные в тесных помещениях, страдали от духоты и жажды, стонали, бранились, проклинали и власти, и мятежников. Узники сидели на полу вплотную, плечо к плечу, локоть в локоть – невозможно было не то, что лечь, но даже вытянуть ноги. Запах в арестантской стоял такой, что даже далекие от эстетики стражи порядка предпочитали с крепкой сигаретой в зубах коротать тревожные часы на улице.
Взбесившуюся толпу остановили на самой границе административных кварталов, улицы попросту завалили мешками с песком, по подходившим слишком близко стреляли на поражение. Сенат заседал в растерянности, бледное лицо председателя собрания дергал нервный тик – шестидесятилетний президент Барт мучился неизвестностью, еще не зная о том, что его дочь, молодая госпожа Барт-Эллиан, супруга авиационного магната, вместе с детьми сгорела в машине, не успев отъехать от ворот разгромленного особняка и на двести метров. Барт казался глубоким стариком, под глазами набрякли мешки, широкие ладони мелко дрожали. Зал заседаний шумел, кто-то неловко примерял шлем пси-защиты, в дверях не скрываясь, стояла сумрачная охрана.
– Что это? Скажите мне, Барт – что происходит?
Президент тяжело, враз погрузневшим телом обернулся к соседу по скамье. Светлые, пронзительные, слезящиеся глаза сенатора Миллиана встретились с потускневшими глазами друга.
– Это псионики, Милли. Мы слишком долго делали вид, что их боль, смерть и их вечный соблазн попросту не существуют. Теперь пожинаем плоды и получаем урок. Они идут – идут за нами…
– Я не хочу умирать! Чего они хотят, Барт?
Президент покачал крупной, с проседью
