– все какое-то жилье на первое время. Тем более что если придет сюда фронт, то все это может быть уничтожено бомбежками и пожарами, а там, на новом месте, людям надо жить и работать.
Наконец паровоз дал длинный прощальный гудок, Петр Степанович в последний раз поцеловал жену, разжал ее руки и спрыгнул с высокой ступеньки вагона на кучу шлака. Мимо проплывали вагонные окна, лица людей, прощальные голоса, горбами торчащие на открытых платформах станки, бочки, цистерны, потом снова несколько плацкартных вагонов, и опять товарные, а в самом конце заводская маневровая «кукушка» пыхтит и чадит непомерно большой конической трубой, усиленно крутит свои колеса, и кажется, будто этот старенький паровозик старается из последних сил не отстать от поезда, влекомого в неизвестность мощным ФэДэ.
Петр Степанович вздохнул с облегчением и широко зашагал к проходной завода, чтобы довершить начатую работу. Мотодрезина, урча и кашляя, сновала по территории, подбирая все, что еще можно было подобрать. Под навесом дебаркадера рабочие ремонтировали старые списанные вагоны, обшивали их досками; саперы под командованием пожилого лейтенанта-резервиста закладывали взрывчатку под многотонные конверторы и заводские корпуса, тянули провода в одну точку от подрывных зарядов. Спешили: немец был где-то близко, не дай бог задержаться и не успеть уехать вовремя. Да и обещанный паровоз должен прибыть из Краматорска не сегодня завтра, и если к его прибытию не успеть загрузить состав, паровоз могут забрать другие.
Через пару дней ранним утром вдруг застучали зенитки в районе поселка имени Фрунзе, и высоко в небе стали распускаться белые клубочки, а значительно выше этих бесполезных клубочков кружил маленький самолетик, и оттуда вниз стекало назойливое прерывистое зудение.
– Разведчик, – со знанием дела произнес командир саперов лейтенант Волокитин с черными петлицами и серебристыми топориками в них. – Черт его достанешь. – И, махнув рукой, заключил: – Того и гляди, нагрянут.
Зенитки, стрельнув еще пару раз, замолкли, а в наступившей тишине стал вдруг слышен далекий гул, напоминающий грозу, но говорящий явно не о грозе, а о том, что надвигается оттуда, с северо-запада, что-то неумолимо жестокое, не рассуждающее и не щадящее ничего и никого.
Петра Степановича этот гул подстегнул, как старую лошадь посвист кнута. Он затрусил к дебаркадеру, где шла погрузка последних вагонов. Рабочим помогали и саперы, и женщины из рабочего поселка, которые не могли уехать хотя бы потому, что всех увезти невозможно.
Неподалеку вдруг рвануло.
Петр Степанович вздрогнул и остановился, будто налетел на столб, и со страхом глянул в ту сторону. То, что он увидел, заставило сжаться от боли его сердце: в клубах дыма медленно оседала доменная печь соседнего завода. Потом прогремел второй взрыв, третий, и пошло громыхать по всей длинной линии заводов, выстроившихся вдоль железной дороги, ведущей к Харькову и далее на Москву.
«Боже
