мне тему.
Это был первый и последний раз, когда я выступал перед столь представительным собранием. Съехались епископы из Италии, Франции и Германии. Прямо передо мной расположились все четыре католических епископа из России, а рядом в президиуме сидел их митрополит. В программе конференции напротив имен большинства выступающих были напечатаны слова: «доктор богословия». Поскольку мой сан из всех представленных в собрании был самый маленький, то и выступать меня поставили в самом конце, после меня значились только ужин и концерт. Потому два долгих дня я был вынужден сидеть и слушать выступающих. Они сказали много хороших слов в память о «святом докторе» и еще обсуждали пути сближения с нами, православными, живущими в России.
Наконец председательствующий митрополит предоставил слово и мне. В течение нескольких минут кратко и, как мне показалось, доходчиво я отрапортовал уважаемому собранию то, что было обозначено темой, и замолчал. По сценарию подобного рода конференций мне должны были ответить сдержанными хлопками и отпустить, тем более что, отказавшись от ужина, я вполне еще успевал на электричку. Но они молчали, чувствовалось, что кроме дежурного доклада люди ждали от меня, единственного среди них православного человека, чего-то еще, не зря же они ехали к нам так издалека.
Тогда, набравшись смелости, я предложил:
– А хотите расскажу вам одну историю?
В ответ народ одобрительно закивал головами, давай, мол, отец, не стесняйся.
– Короче, не знаю точно, когда это было, мне духовник мой рассказывал. Приехал к нам в Советский Союз ваш «черный папа».
Все тут же повернулись в сторону историка-консультанта, присутствующего здесь же в зале.
– Да, – немедленно подтвердил тот, – действительно, в 19.. году, – я от волнения снова не запомнил ни года, ни имени того человека, – к нам в Москву приезжал генерал ордена иезуитов. Только мы, католики, не называем его «черным папой».
– Так вот… – продолжил я и стал рассказывать про отца Симеона. Как всю свою жизнь он по-своему, может, немножко и смешно, боролся за мир во всем мире, как добирался поздней осенью 1941 года в столицу с собранными среди ссыльных пожертвованиями на помощь фронту. И о той самой встрече, когда два таких непохожих, обитающих на разных планетах человека вдруг почувствовали друг в друге что-то такое, из-за чего, презрев возраст и положение, бегом побежали и бросились в объятия. Наверное, и мы, когда сумеем почувствовать друг в друге что-то такое очень важное и к себе притягивающее, не останемся стоять на месте, и тоже побежим, и тоже обнимемся.
И они услышали меня, эти люди из Италии, Франции и Германии. И хлопали так, что мне стало страшно за их ладони.
Сойдя с трибуны, я поспешил на электричку, и каждый из тех, кто попадался мне в коридоре – простые уборщицы, официантки, рабочие, – улыбаясь, крестили меня вслед и кричали:
– Спасибо! – Будто они тоже сидели где-то там в зале и слушали историю про отца Симеона.
А
