то в одного, то в другого мальчика.
Всех их выдают раскрасневшиеся лица и неуверенные взгляды. А один из них пробует возражать. Но его тут же подхватывают под руки и волокут патрульные к выходу, а он.
– Да, погодите вы! Я не пьян! Дайте хоть одеться или шинель забрать с собой, ведь пропадет, имущество ведь казенное!
Это магическое слово о казенном имуществе действует как заклинание, и его тут же отпускают, он в строй, а остальных тех, что отобраны, толкают к вешалке, где они превращаются тут же в оловянных солдатиков, только пьяненьких. Их выводят на улицу.
Комендант тучей вышагивает перед строем.
– Доложите, кто был свидетелем инцидента! Ну, же! – строй угрюмо молчит.
Через пять секунд.
– Так, не хотим говорить, выдавать своих? Последний раз спрашиваю! Кто знает фамилию курсанта, из кого он училища?
Так! Укрывательство? Пособничество?
Равняйсь, смирно! Слушай приказ коменданта гарнизона! Увольнительный отпуск прекратить, всем вернуться в свои части и пункты дислокации. Немедленно! Об исполнении доложить по инстанции! Разойдись!
Вся масса военных мальчиков и девочек сгрудилась в гардеробе, где спешно одевается. Парни ухаживают, помогают нам одеться, а комендант стоит, напротив, и ухмыляется.
И к нему строевым шагом лихо подходит высокий курсант. Отдавая честь, что-то ему говорит. А рядом со мной пара курсантов, что спешно оделись и ждут своих девочек, и один из них говорит.
– Вот же гад, этот Романюк! Вот же сапог! Опять выслуживается!
А я смотрю не на него, а на других, кто недобро и хмуро, осуждающе смотрят на выскочку. Вот он согнулся угодливо перед комендантом и что-то ему, объясняя, показывает на нас и на вешалку. Комендант кивает, а Романюк, срывающимся от волнения и доверия голосом уже заорал во всю мощь.
– Военнослужащие срочной службы и курсанты! В фойе, в две шеренги стройся! Форма одежды, шинель, бескозырка! По левую руку, становись!
И сам замирает в строю, в котором, толкаясь тут же перекатываясь телами, выстраивается под его левой рукой.
– Товарищ полковник! – пробует он доложить коменданту, выскочив перед строем.
– Отставить! А вот и пропажа нашлась! Живо, шинель ко мне!
Мы все поворачиваемся туда, куда показывает комендант.
На опустевших крючках гардеробных стоек висит одинокая, беспризорная шинель и над ней свесилась ленточками бескозырка. Эта его! Сразу же догадалась я. Все ведь одеты, а он выскочил раздетый. Так вот что, оказывается, придумал Романюк! Ловко он, ловко, но при чем здесь шинель?
Шинель уже сдернули с крючка и смахнули бескозырку, поднесли к коменданту, и, вывернув, наизнанку что-то показывают пальцем на внутреннем кармане шинели.
Наступает полная тишина и вдруг радостный возглас коменданта.
