с ума сошел?
– У тебя семья, а у меня никого. Рано приеду, родителей расстрою – опять, скажут, с работы выгнали.
Вошел прапорщик Ручнев – совсем нездоровенный из себя, но стул под ним скрипнул в попытке сложиться навек. Он мой родственник дальний по материнской линии и зовет по-родственному меня «коммунякой», хотя я не сдал учетную карточку в полковую парторганизацию и официально считаюсь беспартийным.
– Ты знаешь, Леха, что летчик-испытатель легко летает на всем, что по идее должно летать, и с усилием на том, что летать не должно?
– Ты это к чему? – спросил я.
– Да Холодок все летунов ругает.
– Дак то испытатели, а наши и на самолетах летать не умеют, – отстаивал свою жизненную позицию Алексей Иванович.
Шутки кончились. В глазах у Ручнева ни смешинки. Он хорошо запомнил – я из белого дома, из числа неприкасаемых; чтобы там не случилось, я его личный враг.
– Значит, ты к нам из райкома пришел, – в который раз начинает он.
– Допустим.
– А зачем?
– Неужели перед тобой идиот, Владимир Иванович? Конечно, с заданием – выявлять недовольных и стучать кому следует.
– А если мы тебя удавим втихую и забацаем под самоубийство?
– Риск есть конечно, но он оправдан – здесь двести восемьдесят, там двести двадцать и за каждого изменника Родины по штуке. Представляешь навар? Стоит впрягаться?
Больше всего на свете прапорщика Ручнева из себя выводит чужая большая зарплата. Он тут же выругался:
– Живут же гады!
– Хочешь к нам?
– Я беспартийный.
– Рекомендацию дам.
Ручнев задумался. Холодок, понимая, что я прикалываюсь, сделал вывод:
– И тогда мы тебя, Вовок, всей группой утопим в туалете: нет тела, нет дела…
Владимир Иванович поверил:
– Нет, лучше мы «коммуняку» на столб.
Помолчали, тиская трубу отопления.
– Нет, а правда, Егорыч, ты почему ушел из белого дома? – это Холодок интересуется. – Все туда рвутся.
– Да не все выживают. Врать приходится много и прогибаться.
– Треснула спинка? – дальний родственник ехидненько.
– В райкоме, как на зоне – кто побывал, выходит совсем другим человеком.
– И что ты там потерял? С заду поимели? – снова Ручнев.
– Если бы остался, то, наверное, да.
Холодок:
– Нравится в авиации?
– Другой коленкор! Могу позволить себе подурачиться над теми, кто там остался.
– Они не оставят тебя в покое.
– Да я и сам не успокоюсь, пока не воздам каждому должное.
– Похоже, не долго осталось ждать. В ТЭЧи по рукам книжка Ельцина ходит – там он политбюро
