залюбовалась бы и яркими звездами и танцующими искрами. А так, не очень-то получалось, все боялась, что что-нибудь могло застать меня врасплох.
– А знаешь, я сегодня днем заснула, и мне приснился такой необычный сон…
– Это когда ты дергалась и металась, а я тебя разбудил?
– Нет. Другой раз. Когда ты к пчелам ушел, а я воду кипятила на завтрак.
– Все бы тебе спать!
– Болею, наверное. Вот, меня в сон и тянет. Но ты не отвлекай меня от главного своими вопросами. Я что хотела сказать… про тот сон. Там был ты!
– Да, ну?! – Странно, но в его голосе прозвучало так много всего: и вопрос, и ирония, и веселье, и… угроза.
Расслышав последнюю, мне расхотелось делиться с ним своими воспоминаниями. А он, напротив, так и вцепился в меня, и не только взглядом.
– Что же ты замолчала? Давай, рассказывай. Мне же интересно теперь знать в каком виде я тебе явился. Надеюсь, ничего ужасного? Что ты так резко замолчала? Или там было что аморальное? Это еще интереснее. Ну, же, колись! Все равно сидеть нам здесь еще долго, а делать нечего.
Говорил все это, вроде, весело, даже немного похохатывал, но глазами по мне скреб нешуточно. Лично мне смеяться с ним совсем в тот момент не хотелось.
– Что-то и, правда, зябко делается. Рискну, пожалуй, одеть это страшилище, под названием «телогрейка». О, смотри, а она не рассыпалась от моих рук. И много ее дождей здесь промыло? Еще, наверное, немало гнезд выстлано ее ватой?
– Так, что там сон? Не увиливай. Рассказывай, давай.
– Да, ничего особенного в том сне и не было. Скажи лучше, в чем твоя работа заключается. Я девушка городская, ничего в пасечном деле не смыслю.
– Тебе это и не надо. Зачем всякой ерундой голову забивать?
– Интересно. Приеду к себе и, может, захочу кому рассказать про жизнь пчел. Блеснуть познаниями, так сказать.
– Если так интересно, то могу завтра отвести к ульям. Зачем долго рассказывать? Один раз увидишь, вот тебе и будут познания. А если еще пара-тройка пчел тебя цапнут, то вообще приравнивается к боевому крещению. Согласна?
Что же его так смеяться-то разбирало? Это было не ясно. Но стало понятно, что не дождаться мне было от него ничего про пасеку. Мало того, желания вести меня к пчелам я у него тоже не ощутила. И еще, была догадка, что точно знал о моем паническом страхе перед этими насекомыми, поэтому настойчиво предлагал прогуляться с ним до ульев, был уверен, что не пойду, ни за какие коврижки. Откуда, спрашивается, был так осведомлен?! Может, он знал обо мне гораздо больше, чем я о себе в тот момент? Могло такое быть? Фантастично, но кто его знал…
И так, что я имела? Понятно с ним, с этим Сашкой, стало только одно, что тип он мутный. Была уверена, что изображал из себя кого-то. А сам… Кто же он был, на самом деле? Пасечник, простачок этакий и темный деревенский парень? Ничуть не бывало! Глаза его выдавали на сто процентов. Нет, мало в нем было простоты. Старался быть в образе, и только. А что, если он, все же, был из уголовников? Мама моя!
