на расцелованный бампер. Герман понимающе выпятил губу, потёр лоб, кивнул…
За происходящим внимательно следила парочка с заднего сиденья:
– О чём кричат нерусские? – спросила девушка своего Романа.
– Тщщ! – шикнул тот, вслушиваясь в софийские эскапады.
– O, Madonna, non sopporto questo! Inoltre, anche sta annuendo. Ѐ incredibile! Ѐ impossibile! Ha sottoportato ai pericoli due donne carine, rotto la macchina e ancora sta ritto e fa la finta di capisce qualcosa!21
Герман подумал-подумал да и ответил:
– Signorina, calmati, sci-sci, tranquilla! Capisco tutto che vedo e sento. Era la colpa mia, ma poi, questo vale per gridare contro me a squarciagola?22
Говорящих на итальянском языке мы каждый день в булочной по несколько встречаем, а тем паче тут, на подмосковной трассе – просто некуда плюнуть, верно? София же настолько отвыкла от российской действительности, что так и застыла на месте с открывшимся для ругани ртом.
– О чём говорят-то, спрашиваю? – не унималась девушка в гетрах.
– Да тише ты! – не выдержал Роман. – Не видишь, знакомятся!
Между тем, экспрессивная итальянская поза Софии заменилась сдержанной русской. Смутившись, она лёгкими оборками привела себя в порядок и растянулась в певучей улыбке.
– Sofia, – протянула она Герману руку.
– Ermanno, – ответил пожатием тот.
Из автомобиля Германа высунулась девичья голова.
– Да говорите ж вы по-человечьи, Дольчегаббана вас побери! Номера-то российские у обоих!
Только здесь София и Герман осознали всю анекдотичность ситуации, расслабились и разрядились в непринужденном смехе.
– Гера по-нашему, – поправился Эрманно.
И они ещё долго смеялись, как будто нарочно затягивали весёлость момента, чтобы подольше рук не размыкать. И не размыкали…
У столкнувшихся машин, где кучкой топтались Роман, его девушка и мама Елена, суетились представители двух конкурирующих страховых компаний: вёрткий тридцатилетний мужчина, молодость которого уходила корнями в Одессу, и Инна, уже знакомая вам по порядку изложения, но ещё не знакомая Софии по порядку действий. Инна фотографировала, Одессит записывал в блокнот.
– Ну, что – всё понятно, – подвела итоги Инна. – Обычный страховой случай. У вашего клиента предусмотрен, так что платите вы́.
Одесситу долг велел сопротивляться:
– Мадам, я таки извиняюсь!
– Что? – откинула чёлочку Инна, готовая сражаться.
Одессит высказался:
– Ах, мадам, я вас так уважаю и в вашем марафете нахожу вас просто рыбой, но шо, позвольте, извиняюсь, значит – будете платить? Тут же, как божий день, нарушение правил дорожного движения у мамочки – то есть, вашей, на минуточку, клиентки.
Инна набычила лоб, собрала его в гармошку, плюнула на пальцы и этими пальцами взлохматила стопку печатных листов договора.
– Что ж, – со значением сказала она, – может, вы там у себя напрочь забыли русский язык – ну так я вам напомню…
Страховщики продолжали спорить, а София и Герман прогуливались на удалении, говорили о вкусах, чуть ли не о поэзии и почти об искусстве. Герман
"Это невероятно", – такими словами сохранил бы переводчик лицо благочестивой Софии, но мы за полную достоверность, поэтому: "Матерь Божья, я этого не вынесу! Он ещё сидит и кивает! Это невероятно! Это немыслимо! Подверг двух милейших дам опасности, сломал машину и сидит себе ровно и делает вид, что понимает что-то!"
Сударыня, успокойтесь, тише. Я понимаю всё, что вижу и что слышу. Я виноват, но оно стоит того, чтобы кричать на меня во всё горло? (ит.)
