и органика превратилась в камень. Окаменевший Зверь стал памятником самому себе. Вот откуда эти подземные пустоты, эти тайные извилистые тракты, которыми движутся к месту назначения пятеро пришельцев. Молчаливый хозяин – древний Зверь – принимает их в своей утробе.
Глубоко внизу под спящим городом недра Зверя едва заметно оживляются. Внутри каменного трупа возникает движение. Пять человек пробираются сквозь окаменевшие артерии, адамантовые галереи и хрупкие кристаллические коридоры. Они движутся каждый по своему маршруту. Их пути петляют и кружатся, но никогда не пересекаются. Каждый из них совершал свое путешествие много раз. Но ни один не представляет, где пролегает путь других. Сообща они знают лишь конечную цель, и каждый в одиночестве пробирается сквозь путаницу туннелей. Порой их, возможно, отделяет друг от друга лишь тонкая, в несколько дюймов, перегородка осыпающегося песчаника, но они не догадываются об этом. Каждый идет собственной дорогой в центр огромного трупа. Возможно, это помещение было когда-то его сердцем. Проем ведущей в него двери был тогда, быть может, аортой, толкавшей его кровь по венам и артериям. Теперь в них живет лишь слабое эхо шагов тех пятерых, что вот-вот сойдутся у двери. Лампы, которые они несут, крепко прижав к груди, освещают им дорогу; тела их отбрасывают длинные тени, теряющиеся в темноте у них за спиной. При входе в центральный зал каждый тушит свой фонарь и зажигает один из фитилей в лампе, висящей на стене. Всего в ней девять таких фитилей. Пять из девяти фитилей загораются и отбрасывают прикрытые заслонками мерцающие блики на потолок и стены комнаты. Другого света это место не знает. Воздух тут холодный и неподвижный. «Каббала» собралась на совет.
Хотя лампа распространяет совсем тусклый свет, председатель избегает и его, укрываясь в тени своего кресла. За его спиной с обеих сторон возвышаются две фигуры, словно пара колонн. Немного поодаль человек с мощным телосложением занимает свое место за столом. Судя по всему, он привык к энергичному движению и беспокойно ворочается в кресле. Его компаньон, жилистый, худощавый человек, садится более проворно.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит председатель, когда последний из вошедших опускается на свое место.
В его голосе нет ни напряжения, ни ожидания, ни волнения. В этом старческом голосе лишь торжественная строгость, словно они собрались для окончательного подписания договора, условия которого были выработаны много лет назад. Он почти незаметно склоняется вперед, его лицо остается в тени. Это служит сигналом внимать, что собравшиеся и делают, каждый в соответствии с давно установившимися привычками. За их плечами множество подобных собраний. Мощный человек ставит локти на стол и складывает кисти рук, одну на другую. Подушечкой пальца он неслышно постукивает по кольцу на левой руке. Оно золотое, грубой работы, с выгравированным рисунком. Он рассматривает свои ногти, словно все происходящее занимает лишь малую
