значительную подземную линию с проволокой, защищенной таким способом, я провел летом 1847 года. Проложена она была между Берлином и Гросбереном54. Линия замечательно выдержала испытания, и, таким образом, вопрос с надежной изоляцией подземных проводов с помощью гуттаперчи и моего пресса был признан решенным. И не только подземных: подводные кабели начиная с того времени изолировались тем же способом.
Комиссия постановила, что в основу телеграфных линий в Пруссии будут положены моя система телеграфов и провода, заключенные в гуттаперчевую оболочку.
Я же окончательно убедился в том, насколько был прав, когда решил связать свою дальнейшую жизнь с телеграфом, поэтому уже осенью 1847 года уговорил Иоганна Гальске, с которым еще больше сошелся в процессе совместной работы, продать его часть бизнеса компаньону и вместе со мной открыть телеграфную мастерскую. При этом я отдельно оговорил условие, что после выхода в отставку я стану полноправным совладельцем предприятия55. Поскольку у нас не было достаточного капитала, я обратился за помощью к жившему тогда в Берлине моему кузену, адвокату Георгу Сименсу, который дал нам 6000 талеров56 для открытия небольшой мастерской при условии получения части прибыли в течение шести лет. 12 октября 1847 года в здании, расположенном в дальнем конце Шонебергштрассе, мы открыли свою мастерскую. В том же здании мы сняли для себя и жилую квартиру. Дело даже без дополнительных капиталовложений пошло настолько быстро, что уже вскоре фабрика Сименса и Гальске, с филиалами во многих европейских столицах, получила поистине всемирную известность.
Мое высокое положение в телеграфной комиссии позволяло надеяться, что впоследствии меня поставят во главе всей прусской телеграфной сети. Однако государственная служба меня никогда не привлекала, и я отдавал себе отчет в том, что буду больше полезен миру, если сохраню независимость. Поэтому я решил отказаться от столь блестящей перспективы. Но и уходить в отставку, а значит, и оставлять работу в комиссии, пока она не закончила свою работу и не определила окончательно пути развития телеграфа в Пруссии, я не хотел.
В то время в комиссии я вел борьбу за то, чтобы телеграфом могли пользоваться и простые люди, а не только военные, что вызывало у последних сильнейшее противодействие. Между тем проложенный тогда по маршруту Берлин – Потсдам воздушный телеграф работал настолько быстро и четко, что его нельзя было даже сравнивать с действовавшими ранее семафорами, и это явно говорило о том, что общественности необходимо предоставить к нему самый широкий доступ. Известие о волшебной эффективности нового способа связи быстро распространилось в народе и произвело настоящий фурор. О нем заговорили даже в самых высоких кругах общества. Дошло до того, что принцесса Прусская пригласила меня лично прочитать в Потсдаме ее сыну, будущему кронпринцу Фридриху-Вильгельму и императору Фридриху, лекцию об устройстве электрического телеграфа.
