и волосы мокры от дождя. Что вы тут делаете, бедняжка?
– Тише, не разбуди моего Урбена; он в соседней комнате спит возле меня. Да, голова у меня мокрая, а ноги – посмотри на них, – некогда они были такие белые! Смотри, какая на них грязь! Но я дала обет, я вымою их только у короля, когда он помилует моего Урбена. Я еду в армию, к королю; я поговорю с ним, как учил меня Грандье, и он простит его; но послушай, я выпрошу у него и твое прощение, – я ведь прочла на твоем лице, что и ты приговорен к смерти. Бедный юноша! Ты еще так молод, тебе рано умирать; у тебя такие прекрасные кудри; и все же ты приговорен, – у тебя на лбу складка, которая никогда не обманывает. Человек, которого ты ударил, убьет тебя. Ты злоупотребил крестом, и это принесет тебе несчастье; ты ударил крестом, а он у тебя на груди вместе с медальоном, где хранишь волосы… Не прячься под одеялом. Разве мои слова огорчили тебя? Или вы влюблены, молодой человек? О, не бойтесь, я не расскажу об этом вашей подруге; я безумна, но я добрая, очень добрая, а еще три дня тому назад я была красавицей. А она тоже красавица? О, как она будет рыдать в тот роковой день! Но какая она будет счастливица, если у нее еще достанет сил рыдать!
И Жанна вдруг принялась скороговоркой, заунывным голосом читать заупокойную молитву; она по-прежнему сидела на кровати и перебирала длинные четки.
Вдруг растворяется дверь; женщина обращает туда взор и исчезает.
– Что за наваждение? Кто это, сударь, служит по вас заупокойную – не то домовой, не то ангел? А вы закутались одеялом, словно саваном.
То был грубый голос Граншана; старик был так ошеломлен, что выронил стакан с лимонной водой, который держал в руках. Видя, что хозяин ничего не отвечает, он еще больше испугался и отдернул одеяло. Сен-Мар лежал совсем красный и, по-видимому, спал; но старый слуга решил, что бросившаяся в голову кровь может задушить его молодого хозяина, поэтому он схватил сосуд с холодной водой и вылил его на голову юноши. Это походное лекарство всегда оказывает решительное действие, и Сен-Мар вскочил, сразу очнувшись.
– Ах, это ты, Граншан! Какие страшные сны мне снились!
– Полноте, сударь. Сны у вас, напротив, прекрасные. Я застал кончик последнего. Вкус у вас отличный.
– Что ты мелешь, старый дурак?
– Я не дурак, сударь; глаза у меня зоркие, и что я видел, то видел. Но, конечно, если бы его превосходительство маршал был так болен, как вы, то он не стал бы…
– Вздор несешь, дорогой мой. Дай-ка пить, умираю от жажды. О боже! Что за ночь! Все эти женщины у меня еще перед глазами.
– Все женщины, сударь? А сколько же их тут?
– Я говорю о снах, болван. Что же ты стоишь как пень, вместо того чтобы подать мне пить!
– Сейчас, сейчас, сударь. Схожу за другим стаканом.
Он подошел к лестнице и крикнул вниз:
– Эй, Жермен! Этьен! Луи!
Трактирщик ответил:
– Сию минуту, сударь. Сейчас их позовут. Они мне помогали поймать полоумную.
– Какую полоумную? – спросил Сен-Мар, вставая с койки.
Трактирщик
