его движение, сказал:
– Пустое, Жозеф! Я иной раз поддаюсь отчаянию; но эти мгновения мимолетны, и после них я становлюсь только сильнее прежнего. Что касается здоровья, я отлично сознаю свое положение; но не об этом речь. Что вы делали в Париже? Я рад, что король, как мне того хотелось, приехал в Беарн: здесь нам легче будет наблюдать за ним. Чем вы его сюда заманили?
– Сражением под Перпиньяном.
– Что ж, неплохо. Сражение можно для него устроить; в настоящее время пусть он лучше займется этим, а не чем-нибудь другим. Ну а молодая королева? Что говорит молодая королева?
– Она все еще негодует на вас. Негодует, что ее переписку перехватывают, что вы учинили ей допрос.
– Пусть! Мадригал, который я ей сочиню, и моя временная покорность заглушат в ней мысль о том, что я разлучил ее с австрийским домом и с родиной ее Букингема. А чем она занимается?
– Новыми интригами с братом короля. Но все ее наперсницы в наших руках, и вот вам донесения день за днем.
– Не стану утруждать себя этим чтением: пока герцог Буйонский в Италии, я не опасаюсь козней с его стороны; предоставим ей сколько угодно мечтать с Гастоном у камелька о мелких заговорах; он всегда ограничивается только добрыми намерениями, которые возникают у него порой, а тщательно подготавливает только свои отлучки из королевства; сейчас это уже третье путешествие. Если захочет, я устрою ему и четвертое; он не заслуживает пистолетного выстрела, это не то что граф де Суассон, которому ты приказал отпустить пулю. А ведь нельзя сказать, чтобы граф был решительнее герцога Буйонского.
Тут кардинал вновь сел в кресло и засмеялся, для государственного деятеля довольно весело.
– Всю жизнь буду потешаться над их амьенской затеей. Я находился у них в руках. Каждый из них был окружен по крайней мере пятьюстами дворянами, которые были вооружены до зубов и готовы расправиться со мной, как с Кончини[23], но великого Витри уже не было среди них; они предоставили мне мирно побеседовать с ними целый час об охоте и о празднике Тела Господня, и ни тот ни другой не решился подать знак своим головорезам. Впоследствии мы узнали от Шавиньи, что столь благоприятный случай они выжидали целых два месяца. А я действительно ничего не замечал, если не считать того, что маленький разбойник аббат де Гонди[24] терся возле меня и, видимо, что-то прятал в рукаве; только из-за этого я и сел в карету.
– Кстати, монсеньор, королева во что бы то ни стало хочет, чтобы он стал коадъютором.
– С ума сошла! Он ее погубит, если она привяжется к нему; это неудавшийся мушкетер, черт в сутане; прочтите его «Историю Фиески» – сами убедитесь. Пока я жив, этому не бывать!
– Вы вполне правы, а в то же время вы вызываете ко двору другого, столь же юного честолюбца.
– Тут большая разница! Молодой Сен-Мар будет, друг мой, всего лишь игрушкой, самой настоящей игрушкой; голова у него будет занята
Кончини – временщик во времена регентства Марии Медичи (1610–1617) и муж ее фаворитки Леоноры Галигаи, которая купила своему мужу за счет королевы маркизат д’Анкр и несколько губернаторств. Возведенный в звание маршала д’Анкр, Кончини, жадный и невежественный авантюрист, занял пост главы правительства, но его правление вызвало сильную оппозицию как со стороны аристократии, так и со стороны оттесненного от управления короля. В 1617 г. он был убит капитаном королевской гвардии Витри, который позже был возведен в звание маршала.
Аббат де Гонди, впоследствии кардинал де Ретц, – политический деятель и писатель. Принимал участие в заговорах против Ришелье. Играл большую роль при Людовике XIV.
