а бордюры – грязными и серыми. Грязный снег – едва ли не самое отвратительное, что есть на свете. Улицы, однако, расчищены, и тротуары чуточку синеют от соли. Впечатление такое, словно идешь по зарезанному смурфику.
Сую руки в карманы пальто – отчасти чтобы погреть пальцы в перчатках, отчасти чтобы они не искали камеру получше той, что в телефоне. Хорошую камеру я оставила дома, но Хантингтон оказался интереснее, чем можно было ожидать.
Проходя мимо ближайшей начальной школы, замечаю оборудованный на краю спортплощадки зимний домик для белки. Ничего особенного; по сути, тот же курятник, окрашенный в ярко-красный цвет. Снизу проделана дыра – для входа и выхода; внутри помигивает красноватый огонек камеры, чтобы дети могли наблюдать за грызуном на протяжении всей зимы. Вот и сейчас несколько бельчат спят на порезанных стеганых одеялах и опилках. Здорово! Беличий домик.
Примерно в миле от школы, чуть в сторонке от перекрестка, обнаруживается свободное место. Для парка оно маловато, но зато в середине виднеется шикарное сооружение из кованого железа. Что-то вроде беседки – пола нет, лишь четыре вкопанных в замерзшую землю столба. Для дополнительной прочности опоры еще и соединены между собой, а напоминающая луковицу крыша выглядит легким кружевом. Похоже на свадебную часовню, только в окружении киосков с фастфудом и отдельно стоящего салона оптики.
Поворачиваю в обратный путь по широкой петле и в самом ее начале прохожу через семиполосный перекресток. Половина из них односторонние, и все указатели развернуты не в ту сторону. На всех семи полосах не видно ни одного автомобиля. Да, сейчас только полдвенадцатого, и едва ли не все в школе или на работе, но у меня такое чувство, что этот перекресток выбирают лишь те водители, которые уже покорились судьбе и неизбежности смерти.
Хотя на телефоне получается фигово, я фотографирую все подряд, потому что фотография – мое предназначение. Мир кажется чуточку менее пугающим, если от всего остального меня отделяет камера. Впрочем, фотографирую я по большей части для Чави, чтобы она могла видеть то же, что вижу я.
Чави мертва уже почти пять лет.
А я все фотографирую.
Через смерть Чави я и познакомилась с агентами ФБР – Эддисоном, Мерседес и Виком. Она должна была бы стать для них всего лишь еще одним делом, моя старшая сестра, еще одной мертвой девушкой в папке, но они поддерживали связь и потом. Открытки, имейлы, звонки – в какой-то момент я перестала возмущаться этими напоминаниями об убийстве Чави; мы переезжали с места на место, и я постепенно проникалась благодарностью к моим странным друзьям в Куантико[2].
Прохожу мимо библиотеки, которая с витражным стеклом и колокольней больше напоминает собор; мимо винного магазина, поддерживаемого с обеих сторон юридическими конторами, специализирующимися на делах, связанных с «вождением под воздействием». Чуть дальше вижу плазу, к которой с одной стороны примыкает громадный круглосуточный спортзал, а с другой – центр послешкольного образования. Между ними втиснулись
Куантико – город в округе Принс-Уильям, штат Вирджиния; рядом с ним находится большая военная база, на территории которой, в частности, расположена Академия ФБР.
